СЛАВОЖДЬ

Журчей с горы русской поэзии. И как журчей он стремист в своем зачарованном беге, и в каждом отдельном движении его победа и строгая мудрость завершены. Каждые два-три слова его — взятые случайно — поэма, мысль, красота, самоцельность. Первый он освободил слово как таковое, придав ему значение великое и открывающее образно-законченное и — главное — национальное. Словотворчество Хлебникова в своей расовой самобытности доходит до гениального выявления русского языка с его типическими особенностями в смысле современного понимания. Как сеятель неологизмов, филологически правильно построенных, он создает первый в русской поэзии особую форму стихотворения, в которой так ярко и глубоко отразилась современная душа. Хлебников — это примечательнейшая личность, доходящая в своем скромном, каком-то нездешнем уединении до легендарной святости, своей гениальной непосредственностью сумел так просто, так убедительно строго пересоздать всю русскую поэзию во имя современного искусства. Хлебников походит на астраханского ушкуйника с всегда согнутой спиной, на которой гаманей с самоцветными редкой красы каменьями, — с всегда затаенной тихой улыбкой татарина, чующего за Каспием-океаном краски персидских ковров в гаремах; и с русской, до глубины глубин русской душой Баяна из великого Новгорода, чьи песни с озера Грустин семицветной радугой перекинулись в Великую Современность. Гений Хлебникова настолько безбрежен в своем разливе словоокеана, что нам — стоящим у берега его творчества, вполне достаточно и тех прибойных волн, которые заставляют нас преклониться перед раскинутым величием словопостижения. Хлебников оживил Слово, дал ему движение, окрылил его могучими крыльями и выпустил его на разгульную волю — ярким, мудреным, ядреным.

1914