НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ АСЕЕВ (1889 -1963)

Николай Асеев родился во Льгове Курской губ. в семье страхового служащего. После окончания Курского реального училища, в 1909 г. поступил в Московский коммерческий институт. Одновременно вольнослушателем посещал лекции на филологическом факультете Московского университета.
Печататься начал в 1911 г. в журнале «Весна». Вскоре познакомился со многими литераторами — В. Брюсовым, Федором Сологубом, Б. Пастернаком, В. Маяковским, с которым стал очень близок.
Асеев поочередно примыкает к работе то одной, то другой поэтических групп. В 1913 г. он вступает в группу «Лирика», организованную С. Бобровым. Затем вместе с Бобровым и Б. Пастернаком Асеев покидает «Лирику» и становится членом новой футуристической группы «Центрифуга».
Вслед за первой книжкой «Ночная флейта» (М., 1913, на титуле — 1914) в издательствах «Центрифуга» и «Лирень» (организованном Асеевым в Харькове совместно с Г. Петниковым и Божидаром) вышли его поэтические сборники «Зор» (1914), «Леторей» (1915, совместно с Г. Петниковым), «Четвертая книга стихов» (1916) и «Оксана» (1916).
Значительное влияние на поэтическое творчество Асеева оказал В. Хлебников.
В 1915 г. был призван на воинскую службу. В середине 1917 г. дезертировал со службы и вместе с женой уехал на Дальний Восток.
С конца 1917 г. Асеев находился на Дальнем Востоке, сотрудничая в газете «Дальневосточное обозрение». Явился одним из инициаторов создания литературно-художественного общества «Балаганчик», из которого в дальнейшем родилась группа «Творчество», в которую входили также Д. Бурлюк, С. Третьяков и др. Асеев выступал с лекциями о футуризме, пропагандировал творчество Маяковского, В. Каменского и других футуристов.
Первый послеоктябрьский сборник стихов Асеева «Бомба» вышел во Владивостоке (1921).
В 1922 г. вернулся в Москву, где сотрудничал в ЛЕФе, возглавляемом Маяковским.
В дальнейшем Асеев стал одним из самых ортодоксальных большевистских поэтов, своим творчеством выполнявших «социальный заказ».
В 1941 г. стал лауреатом Сталинской премии. В 1961 г. за поэтический сборник «Лад» Асееву присуждена Ленинская премия.
Умер 16 июля 1963 г. в Москве.

СТИХИ

Фантасмагория
«Я знаю: все плечи смело…»
Объявление
«За отряд улетевших уток…»
Венгерская песнь
Через гром
«Как желтые крылья иволги…»
Птичья песня

Летаргией бульварного вальса
усыпленные лица подернув,
в электрическом небе качался
повернувшийся солнечный жернов;
покивали, грустя, манекены
головами на тайные стражи;
опрокинулись тучами стены,
звезды стали, стеная, в витражи;
над тоскующей каменной плотью,
простремглавив земное круженье,
магистралью на бесповоротье
облаками гремело забвенье;
под бичами крепчающей стужи
коченел бледный знак Фаренгейта,
и безумную песенку ту же
выводила полночная флейта.
1913

Я знаю: все плечи смело
ложатся в волны, как в простыни,
а ваше лицо из мела
горит и сыплется звездами.

Вас море держит в ладони,
с горячего сняв песка,
и кажется, вот утонет
изгиб золотистого виска…

Тогда разорвутся губы
от злой и холодной ругани,
и море пойдет на убыль
задом, как зверь испуганный.

И станет коситься глазом
в небо, за помощью, к третьему,
но брошу лопнувший разум
с размаха далеко вслед ему.

И буду плевать без страха
в лицо им дары и таинства
за то, что твоя рубаха
одна на песке останется.
1915

Я запретил бы «Продажу овса и сена»…
Ведь это пахнет убийством Отца и Сына?
А если сердце к тревогам улиц пребудет глухо,
руби мне, грохот, руби мне глупое, глухое ухо!

Буквы сигают, как блохи,
облепили беленькую страничку.
Ум, имеющий привычку,
притянул сухие крохи.

Странноприимный дом для ветра
или гостиницы весны —
вот что должно рассыпать щедро
по рынкам выросшей страны.
1915

За отряд улетевших уток,
за сквозной поход облаков
мне хотелось отдать кому-то
золотые глаза веков…

Так сжимались поля, убегая,
словно осенью старые змеи,
так за синюю полу гая
ты схватилась, от дали немея,

Что мне стало совсем не страшно:
ведь какие слова ни выстрой —
все равно стоят в рукопашной
за тебя с пролетающей быстрью.

А крылами взмахнувших уток
мне прикрыла лишь осень очи,
но тебя и слепой — зову так,
что изорвано небо в клочья.
1916

Простоволосые ивы
бросили руки в ручьи.
Чайки кричали: «Чьи вы?»
Мы отвечали: «Ничьи!»

Бьются Перун и Один,
в прасини захрипев.
мы ж не имеем родин
чайкам сложить припев.

Так развивайся над прочими,
ветер, суровый утонченник,
ты, разрывающий клочьями
сотни любовей оконченных.

Но не умрут глаза —
мир ими видели дважды мы, —
крикнуть сумеют «назад!»
смерти приспешнику каждому.

Там, где увяли ивы,
где остывают ручьи,
чаек, кричащих «чьи вы?»,
мы обратим в ничьих.
1916

Как соловей, расцеловавший воздух,
коснулись дни звенящие твои меня,
и я ищу в качающихся звездах
тебе узор красивейшего имени.

Я, может, сердцем дотла изолган:
вот повторяю слова — все те же,
но ты мне в уши ворвалась Волгой,
шумишь и машешь волною свежей.

Мой голос брошен с размаху в пропасть,
весь в черной пене качает берег,
срываю с сердца и ложь и робость,
твои повсюду сверкнули серьги.

По горло волны! Пропой еще, чем
тебя украсить, любовь и лебедь.
Я дней, закорчившихся от пощечин,
срываю нынче ответы в небе!
1916

Как желтые крылья иволги,
как стоны тяжелых выпей,
ты песню зажги и вымолви
и сердце тоскою выпей!

Ведь здесь — как подарок царский —
так светится солнце кротко нам,
а там — огневое, жаркое
шатром над тобой оботкано.

Всплыву на заревой дреме
по утренней синей пустыне,
и — нету мне мужества, кроме
того, что к тебе не остынет.

Но в гор голубой оправе
все дали вдруг станут отверстыми,
и нечему сна исправить,
обросшего злыми верстами.

У облак темнеют лица,
а слезы, ты знаешь, солены ж как!
В каком мне небе залиться,
сестрица моя Аленушка?
1916

Какую тебе мне лесть сплесть
кривее, чем клюв у клеста?
И как похвалить тебя, если
дождем ты листы исхлестал?

Мы вместе плясали на хатах
безудержный танец щегла…
И всех человеческих каторг
нам вместе дорога легла.

И мне моя жизнь не по нраву:
в сороку, в синицу, в дрозда, —
но впутаться в птичью ораву
и — навеки вон из гнезда!

Ты выщелкал щекоты счастья,
ты иволгой вымелькал степь,
меняя пернатое платье
на грубую муку в холсте.

А я из-за гор, из-за сосен,
пригнувшись, — прицелился в ночь,
и — слышишь ли? — эхо доносит
на нас свой повторный донос.

Ударь же звончей из-за лесу,
изведавши все западни,
чтоб снова рассвет тот белесый
окрасился в красные дни!
1922