Эпиграммы

Валерий Брюсов
Николай Вентцель
Николай Врангель
Александр Измайлов
Василий Князев
Осип Мандельштам
Владимир Маяковский
Николай Минский
Лев Никулин
Петр Потемкин
Владимир Соловьев
Неизвестный поэт

Будем как солнце! И диск восходящий
Брызнул лучами на весь горизонт…
Вечер настал. И сквозь дождь моросящий
Тусклым пятном догорает Бальмонт.

Те же слова ты твердишь, что твердил назад лет пятнадцать,
Так же восторженно ты — «мигом живите!» — зовешь.
Но почему ж этот миг продлился на долгие годы?
Жизни текучей пророк, мумией кажешься ты.

Из Пушкина — одна мила ему цитата:
«Поэзия должна быть глуповата».
Поэтов судит он, на похвалы он скуп:
Хорош, кто глуповат, не годен, кто не глуп.

«Поэзия должна быть глуповата…»
Не будем разбираться до конца,
Но различай, по простоте, всегда ты
От глуповатого — глупца!

На Сологубе Федоре
Учитесь, лодыри,
Не тратить сил.
Он долго не упорствовал,
Полукоморствовал
И прекратил.

Твои глаза, конечно, зорки,
Ты беса мелкого узрел,
Но ах! Зачем же прелесть порки
В своих поэмах ты воспел.

Не то мудрец, не то пророк,
Умом он гибок, словно хлыстик.
Его никто понять не мог,
И потому все звали «мистик».
То восклицал он: «Господа!
Скорее в Рим! Признаем папу!»
(Дай власть ему — и он туда
нас потащил бы по этапу.)
то утверждал, что наш народ
всем одарен природой щедро,
И звал торжественно в поход
В его таинственные недра.
И вдруг, сознав, что в этот век
Смешно разыгрывать Мессию,
Себя публично он посек…
Да заодно уж и Россию.

Существовал когда-то встарь
Известный Брюсов календарь.
Он врал, — но что не говори,
И всё ведь врут календари!

Календаря того уж нет,
Но Брюсов есть зато поэт,
И, откровенно говоря,
Почище врет календаря.

Вот я к вам приехал в среду,
Но уж больше не приеду;
Ведь попал я, на беду,
В очень скучную среду
И могу сказать вам смело:
Всех гостей «среда заела»!
1911

Я плавал по Нилу,
Я видел Ирбит.
Верзилу Вавилу бревном придавило,
Вавила у виллы лежит.

Мне сладко блеск копий
И шлемов следить.
Слуга мой Прокопий про копи, про опий,
Про кофий любил говорить.

Вознес свою длань я
В небесную высь.
Немые желанья пойми, о Маланья! —
Не лань я, не вепрь и не рысь!..

О, щель Термопилы,
О, Леда, о, рок!
В перила вперила свой взор Неонила,
Мандрилла же рыла песок…

Углем круги начерчу,
Надушусь я серою,
К другу сердца подскачу
Сколопендрой серою.

Плоть усталую взбодрю,
Взвизгну драной кошкою.
Заползу к тебе в ноздрю
Я сороконожкою.

Вся в мистической волшбе,
Знойным оком хлопая,
Буду ластиться к тебе,
Словно антилопа я.

Я свершений не терплю,
Я люблю — возможности.
Всех иглой своей колю
Без предосторожности.

Винт зеленый в глаз ввинчу
Под извив мелодии.
На себя сама строчу
Злейшие пародии…

«У «Лукоморья» дуб зеленый,
златая цепь на дубе том»,
а на цепи позолоченной —
ряд бардов, купленных гуртом.
Строчат стихи, да так, что любо!
Но… что милей для их души:
Златая цепь иль… желудь с дуба?
Эдип, реши.

У «Лукоморья» старый дуб
Разросся пышно и картинно;
Под дубом — Федор Сологуб
Почил от дел своих невинно.
Но что милее для души
Почтеннейшего Сологуба:
Златая цепь иль желудь с дуба?
Эдип, реши.

Для новой рифмы
Готовы тиф мы
В стихах воспеть,
И с ним возиться,
И заразиться,
И умереть.

Мой приятель Павел,
Патриот по духу,
Выше рома ставил
Русскую сивуху…
Был борцом известным,
Златоустом местным
Русского Союза,
Но ему, о муза! —
Выпал тяжкий номер:
От патриотизма,
От алкоголизма —
Помер!

Вы хотите быть игрушечной,
Но испорчен Ваш завод:
К Вам никто на выстрел пушечный
Без стихов не подойдет.
1911

Блок
Король
И маг порока.
Рок
И боль
Венчают Блока.
10 декабря 1911

Путник, откуда идешь? — Был я в гостях у Шилейки.
Дивно живет человек; смотришь — не веришь очам.
В бархатном кресле сидит, за обедом кушает гуся.
Кнопки коснется рукой — сам зажигается свет.
Если такие живут на Четвертой Рождественской люди,
Милый прохожий, скажи, кто же живет на Шестой?

Сын Леонида был скуп, и кратеры берег он ревниво,
Редко он другу струил нежное в чашу вино.
Так он любил говорить, возлежа за трапезой с пришельцем:
Скифам любезно вино — мне же любезны друзья.

Речи пришедших гостей заглушают шумящие краны.
Ванну, хозяин, прими, но и гостей принимай.

Я вскормлен молоком классической Паллады,
И кроме молока мне ничего не надо.
1910-е гг.

Делия, где ты была? — Я лежала в объятьях Морфея.
Женщина, ты солгала, — в них я покоился сам.

Кружева и остатки грима
Будут смыты потоком ливней,
А известность проходит мимо,
Потому что я только Ивнев.

Хотя в поэзии он немощный старик,
А в философии — немыслящий младенец,
Но тем одним уже он славен и велик,
Что двух сопряг он муз, как истый двоеженец.

Война и алоблеск излучин
Томят меня, как тяжесть ков, —
Обеспиджачен, обезбрючен,
Когда войду я в твой альков?

Кузмин и Буренин…
Какой винегрет!
В рисунках отменен,
В поэзии нет…
Во взглядах упорен
И лих, как гусар… —
Там лозунг: «Суворин»,
Пароль: «Гонорар».

Колено, изрытое оспой,
Будет весь век колено —
Это нередко, —
А полено, изрытое оспой,
Будет уже не полено,
А статуэтка.

На грязной рогоже
Рожа на роже.
Художе-
Ство тоже!

Коль у тебя фантазия востра —
Взгляни-ка на портрет «Моя сестра»
И объясни: чем разнится от бурдюка
Сестрица Бурлюка?

Пальцем, выпачканном в сажу
(В бане не был я давно),
Я все мажу, мажу, мажу
Терпеливо полотно.
И нечистый плод исканий
Называю «Зимней баней».

Владимир Соловьев
Лежит на месте этом.
Сперва был филосОф,
А ныне стал шкелетом.
Иным любезен быв,
Он многим был и враг;
Но, без ума любив,
Сам ввергнулся в овраг.
Он душу потерял,
Не говоря о теле:
Ее диавол взял,
Его ж собаки съели.

Прохожий! Научись из этого примера,
Сколь пагубна любовь и сколь полезна вера.

Горизонты вертикальные
В шоколадных небесах,
Как мечты полузеркальные
В лавровишневых лесах.

Призрак льдины огнедышащей
В ярком сумраке погас,
И стоит меня не слышащий
Гиацинтовый пегас.

Мандрагоры имманентные
Зашуршали в камышах,
А шершаво-декадентные
Вирши в вянущих ушах.

Над зеленым холмом,
Над холмом зеленым,
Нам влюбленным вдвоем,
Нам вдвоем влюбленным
Светит в полдень звезда,
Она в полдень светит,
Хоть никто никогда
Той звезды не заметит.
Но волнистый туман,
Но туман волнистый,
Из лучистых он стран,
Из страны лучистой,
Он скользит между туч,
Над сухою волною,
Неподвижно летуч
И с двойною луною.

На небесах горят паникадила,
А снизу — тьма.
Ходила ты к нему иль не ходила?
Скажи сама!

Но не дразни гиену подозренья,
Мышей тоски!
Не то смотри, как леопарды мщенья
Острят клыки!

И не зови сову благоразумья
Ты в эту ночь!
Ослы терпенья и слоны раздумья
Бежали прочь.

Своей судьбы родила крокодила
Ты здесь сама.
Пусть в небесах горят паникадила, —
В могиле — тьма.

Нет столько воды в Неве,
Сколько в Рюрике Ивневе.