Георгий Иванов ТВОРЧЕСТВО И РЕМЕСЛО

Теперь, восемьдесят лет спустя после смерти Пушкина, кажется смешным и нелепым, что в тридцатых годах прошлого столетия людьми, претендовавшими на культурный вкус, серьезно обсуждался вопрос о том, кто лучше — Пушкин или Бенедиктов. Такого рода забавные заблуждения современников, разумеется, извинимы, но жаль, что раз осознанные ошибки не страхуют от их повторений. Так, в литературных оценках наших дней существуют оптические обманы столь ясные, что трудно не досадовать на собственную близорукость.

Спешим оговориться. Мы далеки от мысли приписывать кому-либо из наших лириков титул великого поэта, но просто, пользуясь аналогией, хотим отметить, как грубая имитация поэзии и подлинное творчество почитаются у нас явлениями одного порядка и ловкий стихотворец разделяет с истинным поэтом его высокое звание.

Имя Валерия Брюсова звучит гордо и внушительно. Надменная поза литературного диктатора, некогда им принятая, произвела свое действие. Шесть лет существовали «Весы»¹, и шесть лет из номера в номер на разные лады повторялось, что Брюсов — великий мастер стиха, поэт-маг, изумительный стилист. Поэтические обязательные постановления, скрепленные именем знаменитого «мэтра», нарушались с опаской. Осуждение Брюсова лишало завидного права называться модернистом.

Сам Брюсов всюду, где можно, подчеркивал свои блестящие дарования, снабжая, напр<имер>, свои стихи примечаниями такими тщательными и благоговейными, какими самые признательные потомки могли бы украсить книгу национального своего поэта.

Титул «великий» по отношению к самому себе не редок в его стихах. Его литературные отзывы кратки, как приговоры, и так же безапелляционны.

Другое имя — Александра Блока — имя, правда, любимое и популярное, окружено далеко не столь пышным ореолом. Очень принято говорить о большом количестве слабых стихов, встречающихся в его книгах. Его недостатки, действительные и мнимые, у всех на виду, и никто не боится их осуждать. В отношении читателей и критики нет ни тени того боязливого подобострастия, с которым произносится имя Валерия Брюсова.

И вот почти одновременно вышли две книги: третий том Блока и «Семь цветов радуги» Брюсова², где собраны стихи обоих поэтов за последние годы. Книга Блока очарует, обрадует каждого ценителя прекрасного. К ней мы вернемся ниже.

Но что сказать о сборнике Брюсова? Постараемся подчеркнуть характерные его особенности, и тогда пусть читатель судит нас за дерзкие слова.

Новая книга Брюсова, помимо разделения на семь соответствующих стихов, — распадается на двадцать один подотдел. Заглавие каждого из них — обязательно строка или часть строки какого-нибудь поэта, иногда самого автора.
Соответствующий эпиграф стоит тут же. Так, напр<имер>, подотдел называется «Перед тобою я», и ниже мы читаем строки Державина:

Аккуратно, размеренно, перенумеровано с тщательностью чисто канцелярской. Механически отторгнутые от своих живых стеблей, эти подзаголовки напоминают несколько прутковские афоризмы:«Перед тобою я. Высоких зрелищ зритель».

На одной из первых страниц книги мы читаем следующий «Памятник»⁴:

И станов всех бойцы, и люди разных вкусов,
В каморке бедняка и во дворце царя,
Ликуя, назовут меня — Валерий Брюсов,
О друге с дружбой говоря.

Как не вспомнить пародию Пушкина на графа Хвостова:

Невольно кажется, что Брюсов принял эти строки всерьез. Гораций и Пушкин в свое время написали по «Памятнику». Теперь, кажется, все в порядке, все как у великих поэтов, и кто же осмелится утверждать противное!

На странице рядом читаем:

Надменность изумительная, величие, право, достойное лучшей участи.

Может быть, мы не в меру чувствительны, но читали эти стихи не без чувства стыда за написавшего их. Ведь все мы с детства знаем, что рыбу ножом есть не полагается, что самодовольная похвальба — непристойна.

Такова первая характерная особенность «Семи цветов радуги»: непоколебимая уверенность в собственном величии и торжественное преклонение перед самим собой.

Брюсова принято считать выдающимся стилистом, каждый образ которого есть как бы драгоценный в соответствующей оправе камень.

Но вот его стихи:

Переложить это в прозу, что получится? Разумеется, «Ключи счастья»⁸. И сколько таких строф на 240 страницах «Семи цветов радуги»!

Обратимся к главному оружию Брюсова — к мастерству. Самые упорные его противники здесь умолкают. «Маг», «искусник», «чародей слов» — вот эпитеты, ему расточаемые.

И, конечно, мастерство Брюсова неоспоримо, если под ним подразумевать голую техничность. Нам, однако, кажется, что звание ловкого жонглера будет уместнее в отношении поэта, мастерство которого не охраняет его ни от вычурности выражений, ни от безвкусия метафор, ни от того, что зовется пошлостью.

Вот образчик:

Или вот еще другой:

Неужели поэт-мастер в истинном значении этого слова позволил бы себе неприкрашенное безвкусие первого отрывка и бессмысленную напыщенность второго?

Содержание стихов есть показатель не менее важный. Поэзия, что бы там ни говорили, обязывает хранить некую душевную чистоту. Стихи могут быть ярко эротическими, чувственными, просто неприличными, но стихи, производящие впечатление определенно нечистое? Мы сомневаемся, чтобы патология могла быть темой лирика. А что же, если не патология, это обращение к девочке:

Неужели приведенные цитаты — смесь напыщенности, ловкости рук и сомнительного вкуса — не говорят за себя? Неужели их автор достоин называться «мэтром», поэтом-магом, чародеем слов. Но так было — так будет. Гордо и внушительно звучат слова: «Брюсов», «брюсовская школа», «брюсовский стиль». Знаменитый мэтр недаром потратил так много старания для внушения должного к себе уважения. Критика и читатели в большей своей части загипнотизированы им.

И неизвестно, когда еще потеряют свою власть его недобрые пассы!

Из холода брюсовой риторики отрадно выйти на чистый воздух вольной поэзии!

Эти восемь строчек, несложные по заданию, простые по исполнению, во сколько раз выше и чище они звучат, чем все громы и литавры «Семи цветов радуги». Здесь, в книге Блока, все по-детски ясно и просветленно-мудро. Любовь и разлука, горе и радость, простые темы, простые слова. Ритмическое богатство некоторых стихов Блока изумительно, их певучесть, лирическое колдовство и острота восприятия поражают, но в них нет ни тени ухищрения или манерности.

И вот такова сила истинного искусства! Часто банальная рифма, знакомый образ, схваченные водоворотом напевов Блока, неожиданно загораются с новой силой и кажутся произнесенными в первый раз.

Тайна перевоплощений открыта Блоку. Вот он скачет на лихом скакуне перед Куликовской битвой. Вот он — испанец, влюбленный в Кармен. Вот, стоя ночью в Венеции, у лагуны, он видит, как

И «в пышной спальне в час рассвета»¹³ он, Дон-Жуан, слышит тяжкие шаги вступающего в дом командора.

Разные маски, но в них на пестрых маскарадах жизни мелькает то же лицо и слышится тот же голос проникновенного лиризма.

Ко всякой теме, даже очень рискованной. Блок подходит целомудренно и просто. И косная материя жизни становится золотом искусства.

Интересно проследить хронологически с каждым годом крепнущее в творчестве Блока стремление к реализму. От своих ранних смутных и туманных вдохновений медленно, но неуклонно он движется к чудесной гармонии пушкинских стихов. И некоторые его создания стоят уже на той ступени просветленной простоты, когда стихи, как безыскусственная песня, становятся доступны каждому. Блок весь — порыв, весь — горение. И цыганская страсть, и девическая печаль, буйное отрицание мира и тихое любование им отражены его лирикой, и в каждом его стихотворении, даже неудачном, бледном, случайном, есть дыхание той крылатой гостьи, которую древние звали музой и которую Брюсов пытается заменить механической куклой из папье-маше.

Суждения современников часто ошибочны. Может быть, мы преувеличиваем дарование Блока, и обаяние его стихов многим покажется не таким неотразимым. Но чему мы доподлинно верим и знаем, что не ошибаемся, это то, что есть в нашей литературе две поэтические родословные. Первая определяется именами Державина, Пушкина, Тютчева, вторая — Тредиаковского, Бенедиктова. И вот потомок первой дарит нам «Розу и крест», создает такие стихи, как «На Куликовом поле», «Шаги командора», «Итальянские»… Потомок второй совершает безвкусную реставрацию «Египетских ночей». Что же, Божие — Богу, кесарево — кесарю.

<1917>

  1.  «Весы» — литературный и критико-библиографический ежемесячный журнал, основной периодический орган символистов. Выходил в Москве в 1904 — 1909 гг. Фактически журналом руководил В. Брюсов.

  2.  …третий том Блока и «Семь цветов радуги» Брюсова… — Третий том сочинений А. Блока вышел в 1916 г. в изд-ве «Мусагет». «Семь цветов радуги» вышли в том же году в Москве, в книгоиздании К. Ф. Некрасова. Критика приняла книгу как «итоговую». О ней появилось множество рецензий: В. Ходасевича в «Утре России», Ю. Айхенвальда в «Речи», К. Липскерова в «Русских ведомостях», С. Парнок в «Северных записках» и т.д.

  3.  «Но что мной зримая вселенна…» — цитата из оды Г. Р. Державина «Бог» (1784).

  4.  …читаем следующий «Памятник»… — Г. Иванов цитирует первые две строфы из ст-ния В. Брюсова «Памятник» (1912).

  5.  «Он… лорд, ты — граф, поэты оба…» — неточная цитата из ст-ния А. С. Пушкина «Ода его сият. гр. Дм. Ив. Хвостову» (1825).

  6.  «Должен был Герострат сжечь храм Артемиды в Эфесе…» — из одноименного ст-ния В. Брюсова (1915).

  7.  «Она ждала, ждала кого-то…» — из ст-ния В. Брюсова «Она» (1913).

  8.  «Ключи счастья» — популярнейший в свое время роман Анастасии Алексеевны Вербицкой (1861-1928).

  9.  «И как белая лилея, над прозрачностью пруда…» — из ст-ния В. Брюсова «Как неяркие бутоны…» (1914).

  10.  «Иль мы — тот народ, кто обрел…» — цитата из ст-ния В. Брюсова «Старый вопрос» (1914).

  11.  «Из-под кружев панталон…» — из ст-ния В. Брюсова «Девочка с цветами» (1913).

  12.  «Таясь, проходит Саломея…» — цитата из ст-ния А. Блока «Холодный ветер от лагуны…» (1909) из цикла «Венеция».

  13.  …«в пышной спальне в час рассвета»… — цитируется ст-ние А. Блока «Шаги командора» (1910 — 1912). У Блока: «В пышной спальне страшно в час рассвета…»