(1884-1961)

Это Я —
Футурист-песнебоец
И пилот-авиатор…

В. Каменский

      Василий Каменский родился в апреле 1884 г. Местом рождения будущего поэта считается поселок Боровское на границе нынешних Пермской и Свердловской областей. Но на самом деле Каменский появился на свет в каюте одного из ходивших по Каме пароходов, капитаном которого был его дед, Гавриил Серебренников.
Василий почти не помнил своих родителей, умерших когда ему еще не было и пяти лет. Воспитывался мальчик у сестры матери. Он посещал приходскую школу, а затем городское двухклассное училище.
В одиннадцать лет Каменский начал писать стихи.
По семейным обстоятельствам Василию пришлось оставить учебу. Он устроился на работу в бухгалтерию Пермской железной дороги. В 1902 г. на гастроли в Пермь приехала театральная группа В. Никулина. Каменский, очарованный театром, решил попробовать себя в качестве актера. Несмотря на все уговоры родных и друзей, он бросил службу и поступил в труппу, взяв псевдоним «Васильковский».
Актерский путь привел Каменского в Николаев, в труппу В. Мейерхольда. Однажды Василий, сочтя, что поэтический монолог в одной из его ролей никуда не годится, написал стихи, которые прочитал на репетиции. После этого Мейерхольд посоветовал ему бросить театр и посвятить себя литературе. Последовав его совету, Каменский уехал на родину.
Он снова устроился работать на железную дорогу. Каменский сблизился с марксистами и в 1905 г., когда началась забастовка железнодорожников, был избран в стачечный комитет, а затем в декабре этого же года отправлен в тюрьму неподалеку от Нижней Туры.
Выйдя на свободу в мае 1906 г., Василий снова пустился в странствие: из Перми — в Севастополь, оттуда — в Персию, а затем в Петербург. Оказавшись в столице, он экстерном сдал экзамены на аттестат зрелости и поступил на высшие сельскохозяйственные курсы. На курсах Василий начал заниматься живописью и уже через несколько лет принимал участие в выставках. В 1909 г., например, на выставке «Импрессионисты» была представлена его картина «Березы», написанная в технике пуантилизма. Тем не менее профессиональным художником Каменский не стал.
В литературные круги Каменский вошел благодаря известному журналисту Н. Шибуеву, который в 1908 г. задумал создать литературный альманах «Весна», где публиковались бы произведения начинающих авторов. Осенью 1908 г. Каменский стал соредактором журнала «Весна», в котором печатались Л. Рейснер, Н. Асеев, Игорь Северянин, А. Аверченко и многие другие. Работая в журнале, молодой поэт познакомился со многими маститыми литераторами — А. Блоком, А. Ремизовым, Ф. Сологубом, А. Куприным. Велимир Хлебников своей первой публикацией был обязан Каменскому.
В марте 1910 г. был издан поэтический сборник «Садок судей», где наряду с произведениями Давида и Николая Бурлюков, Елены Гуро и Велимира Хлебникова были опубликованы стихи Каменского, написанные летом 1909 г.
В 1911 г. Каменский решил, что должен стать летчиком. Подружившись с известным авиатором Владимиром Лебедевым, Василий с его помощью приобрел аэроплан «блерио». А пока самолет доставляли в Россию, поэт побывал в Берлине, Вене, Париже и Риме. Сдав в Варшаве экзамен на звание пилота, он совершал в различных городах показательные полеты. 29 мая 1912 г. в польском городе Ченстохове на глазах у многочисленных зрителей самолет упал в болото. Газеты сообщили о гибели талантливого поэта и бесстрашного летчика. Но Каменский выжил, хотя и получил многочисленные тяжелые травмы. Но аэроплан восстановлению не подлежал. Василий снова, в который уже раз, сменил род деятельности: приобрел под Пермью участок земли и основал хутор Каменку, попробовав себя в качестве архитектора и строителя. Кроме того, он сконструировал аэроход — род глиссера, способный передвигаться по воде и по снегу. Летом 1913 г. строительство в Каменке было завершено, а осенью поэт отправился в Москву, где состоялось его знакомство с Маяковским, следствием которого явилось турне футуристов по России. В нем приняли участие Каменский, Маяковский, Хлебников и братья Бурлюки.
В 1914 г. он стал редактором «Первого журнала русских футуристов», который издавал Давид Бурлюк; тогда же вышел поэтический сборник Каменского «Танго с коровами», в следующем году — поэма «Стенька Разин» (которую в 1919 г. поэт переработал в пьесу, а в 1928-м — в роман «Степан Разин»), в 1916-м — сборник «Девушки босиком».
Революцию Каменский принял восторженно, надеясь, что новый общественный строй откроет перед футуристами неограниченный простор для творческого самовыражения. В 1917 г. он написал свой знаменитый «Декрет о заборной литературе…», который в первые дни советской власти был расклеен на заборах по всей Москве.
После революции у Каменского пропало желание эпатировать читателя, его стихи стали простыми и искренними.
Каменский искренне верил, что живет в самой счастливой и передовой стране. Ему не пришлось наступать на горло собственной песне. Он завоевал себе видное место на советском Парнасе (в 1933, когда отмечался двадцатипятилетний юбилей творческой деятельности поэта, один из камских пароходов был назван его именем). Поэмы «Емельян Пугачев» (1931), «Иван Болотников» (1934), «Встречи с миром» (1934), роман «Пушкин и Дантес» (1922), роман в стихах «Могущество», посвященный советским летчикам (1938), и другие произведения Каменский писал совершенно искренне. Он преклонялся перед Пушкиным, восхищался отважными летчиками, был предан революции и советской стране, и дух русского бунта был близок его свободолюбивой натуре.
В 1918 г. вышел поэтический сборник Каменского «Звучаль веснянки». Тогда же Василий попробовал себя в качестве киноактера, снявшись в фильме «Не для денег родившийся».
Его кипучая натура находила выход в активной общественной деятельности: в 1918 г. он был избран в Московский совет рабочих и солдатских депутатов; выступил организатором Союза поэтов, просуществовавшего до 1929 г., и стал его первым председателем. В 1919 г. он стал работать в Высшей военной инспекции и в качестве культурного работника отправился на Южный фронт. Там он попал в плен к белогвардейцам и до взятия Крыма Красной Армией сидел в ялтинской тюрьме. Затем уехал на Кавказ, в Тифлис, где, вспомнив былое, поступил на работу бухгалтером, но вскоре вернулся в Россию. С 1924 г. пермской газете «Звезда» было напечатано множество его очерков и рассказов, посвященных уральской деревне. В 1931 г. были изданы мемуары Каменского «Путь энтузиаста». В 1934 г. поэт возглавлял Центральный театр воднотранспортников и вынашивал идею создания «плавучего» театра. Тогда же он передал Каменку со всем имуществом в собственность колхоза, а сам перебрался в пустовавший дом в селе Троице. В 1940 г. вышла его книга «Жизнь с Маяковским». В начале 40-х поэт начал работу над поэмой «Ермак Тимофеевич», которую закончил в 1947-м.
Он не старел душой, но годы брали свое. В 1944 г. в тбилисской больнице ему ампутировали ногу, через год — вторую. Речь, произнесенная 14 апреля 1948 г. в Москве на вечере, посвященном памяти Маяковского, была последним публичным выступлением поэта: спустя пять дней Василия Васильевича сразил инсульт, лишивший его речи и способности двигаться. В начале 1950-х гг. он с женой и старшим сыном переехал на Юг, а в 1956 г. Каменские вернулись в Москву: поэт не хотел сдаваться; мысль о превращении в инвалида, доживающего свой век, была для него невыносима. Каменский несколько оправился от удара: у него действовали руки, он мог сидеть — значит, жизнь продолжалась. Супруга поэта, Валентина Николаевна, и трое его сыновей, Василий, Алексей и Глеб, делали все, чтобы он не чувствовал себя оторванным от жизни.
11 ноября 1961 г. Василий Каменский скончался. Урна с его прахом покоится на Новодевичьем кладбище. Дом Каменского в Троице передан Троицкой сельской библиотеке, в нем создан музей поэта.

См. также:

Василий Каменский «Славождь»

СТИХИ

Вода вечерняя
Развесенье
Скука старой девы
Звенидень
Чурлю-журль
Улетан
Я
Крестьянская
Великое — простое
Сердце детское
Девушки босиком
Циа-цинть
Степан Разин
Золоторозсыпьювиночь
Рекачкачайка
Вызов авиатора
Моя молитва
Из Симеиза в Алупку
Василий Каменский — живой памятник
Маяковский

С крутого берега смотрю
Вечернюю зарю,
И сердцу весело внимать
Лучей прощальных ласку,
И хочется скорей поймать
Ночей весенних сказку.
Тиха вода и стройно лес
Затих завороженный,
И берег отраженный
Уносит в мир чудес.
И ветер заплетающий
Узоры кружев верб —
На синеве сияющий
Золоторогий серп.

Развеснились весны ясные
На весенних весенях —
Взголубились крылья майные
Заискрились мысли тайные
Загорелись незагасные
На росистых зеленях.
Зазвенело сердце зовами
Поцелуями бирюзовыми —
Пролегла дорога дальняя
Лучистая
Пречистая.
Стая
Хрустальных ангелов
Пронеслась в вышине.
Уронила
Весточку-веточку
Мне.

Затянулось небо парусиной.
Сеет долгий дождик.
Пахнет мокрой псиной.
Нудно. Ох, как одиноко-нудно.
Серо, бесконечно серо.
Чав-чав… чав-чав…
Чав-чав… чав-чав…
Чавкают часы.
Я сижу давно-всегда одна
У привычного истертого окна.
На другом окошке дремлет,
Одинокая, как я,
Сука старая моя.
Сука — «Скука».
Так всю жизнь мы просидели
У привычных окон.
Все чего-то ждали, ждали.
Не дождались. Постарели.
Так всю жизнь мы просмотрели:
Каждый день шел дождик…
Так же нудно, нудно, нудно.
Чавкали часы.
Вот и завтра это небо
Затянется парусиной.
И опять запахнет старой
Мокрой псиной.
<1909>

Звени, Солнце! Копья светлые мечи,
лей на Землю жизнедатные лучи.
Звени, знойный, краснощекий,
ясный-ясный день!
Звенидень!
Звенидень!
Пойте, птицы! Пойте, люди!
Пой, Земля!
Побегу я на веселые поля.
Звени, знойный, черноземный,
полный-полный день.
Звенидень!
Звенидень!
Сердце, радуйся и, пояс, развяжись!
Эй, душа моя, пошире распахнись!
Звени, знойный, кумачовый,
Яркий-яркий день.
Звенидень!
Звенидень!
Звени, Солнце! Жизнь у каждого одна,
Я хочу напиться счастья допьяна.
Звени, знойный, разудалый,
Пьяный, долгий день!
Звенидень!
Звенидень!
<1910>

Звенит и смеется,
Солнится, весело льется
Дикий лесной журчеек.
Своевольный мальчишка
Чурлю-журль.
Звенит и смеется.
И эхо живое несется
Далеко в зеленой тиши
Корнистой глуши:
Чурлю-журль,
Чурлю-журль!
Звенит и смеется:
«Отчего никто не проснется
И не побежит со мной
Далеко, далеко… Вот далеко!»
Чурлю-журль,
Чурлю-журль!
Звенит и смеется,
Песню несет свою. Льется.
И не видит: лесная Белинка
Низко нагнулась над ним.
И не слышит лесная цветинка
Песню отцветную, поет и зовет…
Все зовет еще:
«Чурлю-журль…
А чурлю-журль?..»
<1910>

В разлетинности летайно
Над Грустинией летан
Я летайность совершаю
В залетайный стан
Раскрыленность укрыляя
Раскаленный метеор
Моя песня крыловая
Незамолчный гул — мотор
Дух летивый
Лбом обветренным
Лет летисто крыл встречать
Перелетностью крылисто
В небе на орлов кричать
Эйт! дорогу!
С вниманием ястреба-тетеревятника
С улыбкой облака следить
Как два медведя-стервятника
Косолапят в берлогу
Выев вымя коровы и осердие
Где искать на земле милосердия
Летокеан, Летокеан.
В летинных крылованиях
Ядрено взмахи дрогнуты
Шеи — змеи красных лебедей
В отражениях изогнуты
Пусть — долины — живот
Горы — груди земли
Окрыленные нас укрылят корабли
Станем мы небовать, крыловать
А на нелюдей звонко плевать.
<1914>

Излучистая
Лучистая
Чистая
Истая
Стая
Тая
Ая
Я
<1914>

Дай бог здоровья себе да коням!
Я научу тебя землю пахать.
Знай, брат, держись, как мы погоним.
И недосуг нам будет издыхать.
Чего схватился за поясницу?
Ишь ты — лентяй — ядрено ешь, —
Тебе бы к девкам на колесницу
Вертеться, леший, на потешь.
Дай бог здоровья себе да коням!
Я те заставлю пни выворачивать.
Мы с тобой силы зря не оброним,
Станем кулаками тын заколачивать,
Чего когтями скребешь затылок?
Разминай-ко силы проворнее,
Да сделай веселым рыжее рыло.
Хватайся — ловись — жми задорнее.
Дай бог здоровья себе да коням!
Мы на работе загрызем хоть кого!
Мы не сгорим, на воде не утонем,
Станем — два быка — вво!
<1915>

Это когда я встречался с Вами за чаем

На поляне рыжий ржет жеребенок,
И колоколят колокола,
А я заблудился, Поэт-ребенок
Приехал к морю в Куоккала.
На море вышел — утро святое,
Волны сияли — звали играть,
Море такое было простое,
Даль ласкала, как будто мать.
И засмеялся, и странно сердцу
Было поверить в весну зимой.
Я наугад открыл какую-то дверцу
И веселый пошел домой.
А вечером совсем нечаянно
Встретил простого старика, —
За столиком сидел он чайным,
И запомнилась у стакана его рука.
Все было просто — нестерпимо,
И в простоте великолепен,
Сидел Илья Ефимович великий Репин.
На поляне рыжий ржет жеребенок
И колоколят колокола.
Я стал ясный ребенок,
Благословенный в Куоккала.
1915 (?)

И расцвела
Моя жизнь молодецкая
Утром ветром по лугам.
А мое сердце —
Сердце детское — не пристало
К берегам.

Песни птиц
Да крылья белые
Раскрылились по лесам,
Вольные полеты смелые
Приучили к небесам.

С гор сосновых
Даль лучистую
Я душой ловлю,
Нагибаю ветку, чистую
Девушку люблю.

И не знаю, где кончаются
Алые денечки,
И не верю, что встречаются
Кочки да пенечки.

Жизнь одна —
Одна дороженька —
Доля молодецкая.
Не осудит
Ясный боженька
Мое сердце детское.
1916

Девушки босиком —
Это стихи мои,
Стаи стихийные.

На плечах с золотыми кувшинами
Это черкешенки
В долине Дарьяльской
На камнях у Терека.

Девушки босиком —
Деревенские за водой с расписными
Ведрами — коромыслами
На берегу Волги
(А мимо идет пароход).

Девушки босиком —
На сборе риса загарные,
Напевно-изгибные индианки
С глазами тигриц,
С движеньями первоцветных растений.

Девушки босиком —
Стихи мои перезвучальные
От сердца к сердцу.
Девушки босиком —
Грустинницы солнцевстальные,
Проснувшиеся утром
Для любви и
Трепетных прикосновений.

Девушки босиком —
О, поэтические возможности —
Как северное сияние —
Венчающие
Ночи моего одиночества.

Все девушки босиком —
Все на свете —
Все возлюбленные невесты мои.
1916

Циа-цинц-цвилью-ций —
Цвилью-ций-ций-тюрль-ю —
День-деньской по березнику звонкому
Как у божиих райских дверей
Или как у источника радостей,
Слышны пташек лесных голоса.
Цвилью-ций-ций-тюрль-ю!
Сквозь густых зеленистых кудрей
Голубеют глаза-небеса.
Я лежу на траве. Ничего не таю,
Ничего я не знаю — не ведаю.
Только знаю свое — тоже песни пою,
Сердце-душу земле отдаю,
Тоже радуюсь, прыгаю, бегаю.
Циа-цинц-цвилью-ций.
Над моей головой
Пролетел друг летающий мой.
«Эй, куда?»
И ответа не жду я — пою.
Солнце алмазными лентами
Грудь мою жжет.
Доброе солнце меня бережет.
1917

Эй, вставайте — подымайте паруса,
Собирайтесь в даль окружную,
Раздувайте ветром звонким голоса,
Зачинайте песню дружную.
Да за вёсла, братцы вольные,
Ну, соколики сокольные,
Знай отчаливай.
Раскачивай.
И эххх-нна.
Барманзай.
Б-зззз-

Сарынь на кичку,
Ядреный лапоть
Пошел шататься по берегам.
Сарынь на кичку.
Казань — Саратов.
В дружину дружную
На перекличку,
На лихо лишнее врагам.
Сарынь на кичку.
Бочонок с брагой
Мы разопьем
У трех костров.
И на приволье волжском вагой
Зарядим пир
У островов.
Сарынь на кичку.
Ядреный лапоть —
Чеши затылок у перса-пса.
Зачнем с низовья
Хватать, царапать
И шкуру драть —
Парчу с купца.
Сарынь на кичку.
Кистень за пояс.
В башке зудит
Разгул до дна.
Свисти — глуши,
Зевай — раздайся!
Слепая стерва — не попадайся.
Вввва-а! <…>
<1912 — 1918>

Золоторозсыпьювиночь.
<1916>

Рекачкачайка.
<1914>

Какофонию душ
Ффррррррр
Моторов симфонию
Это Я — это Я —
Футурист-песнебоец
И пилот-авиатор
Василий Каменский
Эластичным пропеллером
Взметнул в облака
Кинув там за визит
Дряблой смерти-кокотке
Из жалости сшитое
Танговое манто и
Чулки
С панталонами.
<1916>

Господи
Меня помилуй
И прости.
Я летал на аероплане.
Теперь в канаве
Хочу крапивой
Расти.
Аминь.
<1916>

Из Симеиза с поляны Кипарисовой
Я люблю пешком гулять в Алупку
Чтоб на даче утренне ирисовой
На балконе встретить
Снежную голубку.

Я — Поэт. Но с нею незнаком я.
И она боится — странная — людей.
Ах она не знает
Что во мне таится
Стая трепетная лебедей.

И она не знает
Что рожден я
В горах уральских среди озер
И что я — нечаянно прославленный
Самый отчаянный фантазер.

Я только — Возле.
Я только — Мимо.
Я около Истины
И любви.
Мне все — чудесно
Что все — творимо
Что все — любимо
В любой крови.
<1916>

Комитрагический моей души вой
Разливен будто на Каме пикник
Долго ли буду стоять я — Живой
Из ядрёного мяса Памятник.

Пожалуйста —
Громче смотрите
Во все колокола и глаза —
Это я — ваш покоритель
(Пожал в уста)
Воспевающий жизни против и за.
А вы — эй публика — только
Капут
Пригвождали на чугунные памятники.
Сегодня иное — Живой гляжу на толпу —
Я нарочно приехал с Каменки.

Довольно обманывать Великих Поэтов
Чья жизнь пчелы многотрудней —
Творящих тропическое лето
Там — где вы стынете от стужи будней.
Пора возносить песнебойцев
При жизни на пьедестал —
Пускай таланты еще утроятся
Чтобы каждый чудом стал.

Я верю — когда будем покойниками
Вы удивитесь
Святой нашей скромности —
А теперь обзываете футуроразбойниками
Гениальных Детей Современности.
Чтить и славить привыкли вы мертвых
Оскорбляя академьями памятниками —
С галками.
А живых нас —
Истинных, Вольных и Гордых
Готовы измолотить скалками.

Какая вы публика — злая да каменная
Не согретая огнем футуризма
Ведь пророк — один пламенный я
Обожгу до идей Анархизма.
Какая вы публика — странная да шершавая
Знаю что Высотой вам наскучу —
На аероплане взнесенный в Варшаве я
Часто видел внизу муравьиную кучу.
И никому не было дела
До футуриста-летчика
Толпа на базарах — в аллее
Галдела
Или на юбилее
Заводчика.
Разве нужна гениальность наживам —
Бакалейно-коммерческим клубам.
Вот почему перед вами Живым
Я стою одиноким Колумбом.

Вся Судьба моя —
Призрак на миг —
Как звено пролетающей Птицы —
Пусть Василью Каменскому Памятник
Только Любимой приснится.
<1916>

Радиотелеграфный столб гудящий,
Встолбленный на материке,
Опасный — динамитный ящик,
Пятипудовка — в пятерике.

И он же — девушка расстроенная
Перед объяснением с женихом,
И нервноликая, и гибкостройная,
Воспетая в любви стихом.

Или капризный вдруг ребенок,
Сын современности — сверх-неврастеник,
И жружий — ржущий жеребенок,
Когад в кармане много денег.

И он — Поэт, и Принц, и Нищий,
Колумб, Острило, и Апаш,
Кто в Бунте Духа смысла ищет —
Владимир Маяковский наш.
<1917>