Алексей Крученых ПЕРВЫЕ В МИРЕ СПЕКТАКЛИ ФУТУРИСТОВ

Одно дело — писать книги, другое — читать доклады и доводить до ушей публики стихи, а совсем иное — создать театральное зрелище, мятеж красок и звуков, «будетлянский зерцог», где разгораются страсти и зритель сам готов лезть в драку.

Показать новое зрелище — об этом мечтали я и мои товарищи.

И мне представлялась большая сцена в свете прожекторов (не впервые ли?), действующие лица в защитных масках и напружиненных костюмах — машинообразные люди. Движение, звук — все должно было идти по новому руслу, дерзко отбиваясь от кисло-сладенького трафарета, который тогда пожирал все.<…>

Общество «Союз молодежи», видя засилье театральных старичков и эффект наших вечеров, решило поставить дело на широкую ногу, показать миру «первый футуристический театр».

Летом 1913 г. мне и Маяковскому были заказаны пьесы. Надо было их сдать к осени. Я жил в Усикирко (Финляндия) на даче у Матюшина, обдумывая и набрасывая свою вещь. Об этом записал тогда же (Книга «Трое» — 1914 г.): «Воздух густой как золото… Я все время брожу и глотаю — незаметно написал «Победу над Солнцем» (опера); выявлению ее помогали толчки необычайного голоса Малевича и «нежно певшая скрипка» дорогого Матюшина.

В Кунцеве Маяковский обхватывал буфера железнодорожного поезда — то рождалась футуристическая драма!

Когда Маяковский привез в Питер написанную им пьесу, она оказалась убийственно коротенькой — всего одно действие, на 15 минут читки. Этим никак нельзя было занять вечер. Тогда он срочно написал еще одно действие. И все же (забегая вперед) надо отметить, что вещь была так мала (четыреста строк!), что спектакль окончился около 10 час<ов> вечера (начавшись в 9). Публика была окончательно возмущена!

Маяковский до того спешно писал пьесу, что даже не успел дать ей название, и в цензуру его рукопись пошла под заголовком: «Владимир Маяковский. Трагедия». Когда выпускалась афиша, то полицмейстер никакого нового названия уже не разрешил, а Маяковский даже обрадовался: — Ну и пусть трагедия так и называется «Владимир Маяковский»!

У меня от спешки тоже получались некоторые недоразумения. В цензуру был послан только текст оперы (музыка тогда не подвергалась предварительной цензуре), и потому на афише пришлось написать: Победа над Солнцем. Опера А. Крученых. М. Матюшин, написавший к ней музыку, ходил и все недовольно фыркал:

— Ишь ты, подумаешь, композитор тоже — оперу написал!

Художник Малевич много работал над костюмами и декорациями к моей опере. Хотя в ней и значилась на афише одна женская роль, но в процессе режиссерской работы и она была выброшена. Это, кажется, единственная опера в мире, где нет ни одной женской роли! Все делалось с целью подготовить мужественную эпоху, на смену женоподобным Аполлонам и замызганным Афродитам.

Афиши о спектаклях футуристов были расклеены по всему городу. Одна из них — литографированная, с огромным рисунком О. Розановой, где в призмах преломлялись цвета белый, черный, зеленый, красный, образуя вертящуюся рекламу — невольно останавливала внимание. Текст афиши был краток:

«Первые в мире Постановки футуристов театра.
2,3,4 и 5 декабря 1913 г. Театр «Луна-Парк». Офицерская 39.»

Вторая афиша, более подробная, была напечатана красной краской с черным рисунком Д. Бурлюка посередине. <…>

Сцена была оформлена так, как я ожидал и хотел. Ослепительный свет прожекторов. Декорации Малевича состояли из больших плоскостей — треугольники, круги, части машин. Действующие лица — в масках, напоминавших современные противогазы. «Дикари» (актеры) напоминали движущиеся машины. Костюмы, по рисункам Малевича же, были построены кубистически: картон и проволока. Это меняло анатомию человека — артисты двигались, скрепленные и направляемые ритмом художника и режиссера. В пьесе особенно поразили слушателей песни Испуганного (на легких звуках) и Авиатора (из одних согласных) — пели опытные актеры. Публика требовала повторения, но актеры оробели и не вышли. Хор похоронщиков, построенный на неожиданных срывах и диссонансах, шел под сплошной, могучий рев публики. Это был момент наибольшего «скандала» на наших спектакиях!

В «Победе» я исполнял «Пролог», написанный для оперы В. Хлебниковым. Основная тема пьесы — защита техники, в частности — авиации. Победы техники над космическими силами и над биологизмом.

Эти и подобные строчки страшным басом ревели «будетлянские силачи». <…>

Впечатление от оперы было настолько ошеломляющим, что когда после «Победы» начали вызывать автора, главный администратор Фокин, воспользовавшись всеобщей суматохой, заявил публике из ложи:

— Его увезли в сумасшедший дом!

Все же я протискался сквозь кулисы, закивал и раскланялся. Тот же Фокин и его «опричники» шептали мне:

— Не выходите! Это провокация, публика устроит вам гадость! Но я не послушался, гадости не было. Впереди рукоплещущих я увидел Илью Зданевича, художника Ле-Дантю и студенческую молодежь, в ее среде были наши горячие поклонники.<…>

Если в те дни люди искусства почувствовали в футуризме какое-то сильное и новое дуновение и только не могли еще себе ясно представить, с кем, против кого и чего шла борьба, то продажная желтая пресса твердо продолжала свое дело. Как и после трагедии Маяковского, посыпались всевозможные издевательства, улюлюкание, и даже в большей степени. А чаще это было уже не руготней или неким подобием критики, а просто доносом. <…> Некоторые газеты, захлебываясь от бешенства, визжали, что футуристы ловко выманивают деньги у публики, дурача и мороча доверчивых. Что нажива — единственная забота футуристов. Л. Жевержеев, бывший председателем «Союза молодежи», прекрасно знавший, что от спектаклей «Союз» получил одни «неприятности» и дефицит, вполне справедливо отмечает («Стройка», № 11, 1931 г.): «Разумеется, нам и в голову не приходило рассматривать это предприятие с коммерческой точки зрения. Мы хотели дать оплеуху общественному мнению и добились своего».

Мы же, авторы, убедились, что:

1. Публика, уже способная слушать наши доклады и стихи, еще слабо воспринимала вещи без сопроводительного объяснения.

2. Публики этой было еще мало, чтобы изо дня в день наполнять большие театральные залы.

3. Зная, что будетлянский театр, идущий вразрез с обычными развлекательными зрелищами, не может быть воспринят сразу, мы старались, по возможности, подойти вплотную к публике и убедить ее, то есть дали первые опыты публицистического театра, правда, еще в самой зачаточной форме. Актеры, ведшие спектакль, не только разыгрывали перед зрителем свои роли, но и обращались к нему непосредственно, как оратор с трибуны или конферансье (Маяковский, исполнявший такую роль, был даже, в отличие от остальных актеров, без грима и в собственном костюме). В оперу был введен пролог, построенный как вступительное слово автора, но конферансье, например, говорил теми же стихами, что и остальные актеры. А пролог был так же мало понятен широкой публике, как и сама опера. Словом, такими средствами «объяснить» спектакль, довести его до широкого зрителя, было трудно, и сил у нас на это еще не хватило.

1932

*Глава из книги «Наш выход. К истории русского футуризма. Воспоминания. Материалы»