Лиля Брик и Владимир Маяковский. Переписка

 

Осип Брик, Лиля Брик, Владимир Маяковский. 1928.

В. Маяковский — Л. и. О. Брикам

<Середина декабря 1917 г. Москва — Петроград>¹

Дорогой дорогой Лилик!
Милый милый Осик!

«Где ты желанная
где отзовися»²

Вложив всю скорбь молодой души в эпиграф перешел к фактам.
Москва, как говорится, представляет из себя сочный налившийся плод который Додя³ Каменский⁴ и я ревностно обрываем. Главное место обрывания «Кафэ Поэтов».
Кафэ пока очень милое и веселое учреждение. («Собака»⁵ первых времен по веселью!) Народу битком. На полу опилки. На эстраде мы (теперь «я» Додя и Вася до Рожд. уехали. Хужее). Публику шлем к чертовой матери. Деньги делим в двенадцать часов ночи. Вот и все.
Футуризм в большом фаворе.
Выступлений масса. На Рожд. будет «Елка футур<истов>».⁶ Потом «Выбор трех триумфаторов поэзии».⁷ Веду разговор о чтении в Политехническом «человека».⁸
Все заверте.⁹
Масса забавного но к сожалению мимического в виду бессловесности персонажей. Представьте себе на пр. Высоцкого Маранца и Шатилова¹⁰ (Банки то ведь закрыты!) слушающих внимательнейше Додичкино «Он любил ужасно мух у которых жирный зад»¹¹ Миллион новых людей. Толкуче и бездумно. Окруженный материнской заботливостью Левы Южный фонд безмятежно и тихо растет. На юг еще трудно.¹²
Как Лиличкина комната¹³ Асис¹⁴ Академия¹⁵ и другие важнейшие вещи? Прочел в «Новой жизни» дышащее благородством Оськино письмо. Хотел бы получить такое же.¹⁶
Я живу:
Москва Петровка Салтыковский пер. «Сан-Ремо» к. № 2
В. В. Маяковский.
Буду часто выходить за околицу и грустный закрывая исхудавшею ладонью косые лучи заходящего солнца глядеть в даль не появится ли в клубах пыли знакомая фигура почтальона. Не доводите меня до этого!
Целую Лилиньку
Целую Оську
Ваш Володя
Пасе¹⁷ и Шуре¹⁸ мои овации
Привет Поле и Нюше¹⁹

_____________________________________

1. Письмо датировано по содержанию.

2. Измененные строки из романса «Где ты, отзовись».

3. Д. Бурлюк

4. В. Каменский

5. Кафе «Бродячая собака».

6. «Елка футуристов» была устроена 30 декабря (12 января 1918 г.) в Политехническом музее.

7. Этот вечер состоялся в виде «Избрания короля поэтов» 27 февраля 1918 г. Королем был избран Игорь Северянин — согласно В. Каменскому, после «жульнического» подсчета голосов.

8. Чтение поэмы «Человек» (написана в период с конца 1916 до середины 1917 г., отдельным изданием вышла в феврале 1918 г.) состоялось в Политехническом музее 2 (15) февраля 1918 г.

9. Т.е. «все завертелось» — выражение дамы-писательницы из рассказа А. Аверченко «Неизлечимое».

10. Известные московские коммерсанты. Д.В. Высоцкий — владелец знаменитой чайной фирмы, отец возлюбленной Б. Пастернака Иды Высоцкой.

11. Стихотворение Д. Бурлюка:

Он любил ужасно мух,
У которых жирный зад,
И об этом часто вслух
Пел с друзьями наугад, —

принадлежало к тем поэтическим произведениям, которые Маяковский и Бурлюк называли «дикими песнями нашей родины» и которые пелись хором на мотив «Многи лета, многи лета, православный русский царь».

12. Маяковский откладывал деньги на поездку на юг и передавал их на хранение Л. А. Гринкругу. Эти суммы он вносил в записную книжку, т.н. южный фонд.

13. В октябре-ноябре 1917 г. Брики переехали из двухкомнатной квартиры в шестикомнатную в том же доме на ул. Жуковского. Речь идет, вероятно, о т.н. танцевальной комнате, которую Л. Брик, очевидно, обставляла в это время.

14. Асис — Ассоциация социалистического искусства. Под этой маркой Маяковский выпустил поэму «Человек» и 2-е изд. поэмы «Облако в штанах». Согласно объявлению в «Газете футуристов» (15 марта 1918 г.) издательство Асис также готовило к печати «Сборник футуристов», однако выпустило его другое издательство, возглавляемой Маяковским и О. Бриком, — ИМО (Искусство молодых), издавшим в ноябре 1918 г. «Ржаное слово. Революционная хрестоматия футуристов». Асис финансировался друзьями Маяковского.

15. В Академии художеств происходили собрания Союза деятелей искусств, в котором принимал активное участие О. Брик.
16. В социал-демократической газете М. Горького «Новая жизнь» 5 (18) декабря 1917 г. было напечатано «Письмо в редакцию» О. Брика под названием «Моя позиция», вызванное тем, что Брика без его ведома выбрали в гласные Петроградской думы по списку РСДРП (б).

17. Александра Александровна (Пася) Доринская (1896-1978) — балерина, танцевала с В. Нижинским в Русском балете за границей. В 1914 г. она вернулась из Лондона в Петербург в отпуск, но в связи с началом войны не смогла воссоединиться с труппой и осталась в России. С Маяковским и Бриками познакомилась поздней осенью 1915 г. в квартире художницы Н. И. Любавиной, где Маяковский впервые публично читал поэму «Флейта-позвоночник». Л. Брик в это время увлекалась любительским балетом, и А. Доринская стала ее учительницей.

18. Александр Львович Израилевич — знакомый Бриков и Маяковского. Из богатой купеческой семьи, владельцев дачной недвижимости и предприятий лесной промышленности. Семья Израилевичей жила недалеко от Бриков, на Литейном проспекте, в доме известного промышленников Гукасовых (№ 46).

19. Поля и Нюша — домашние работницы. Поля до замужества Л. Брик работала у ее родителей.

Л. Брик — В. Маяковскому

<31 декабря 1917 г. Петроград — Москва>²⁰

Милый мой Володенька, я страшно бываю рада, когда ты пишешь.
У меня совсем заболели нервы. Мы уезжаем в Японию. Привезу тебе оттуда халат.
Ноги болят, но я уже танцую.
Питер надоел так, как еще ничего в жизни не надоедало. Оська сам напишет тебе про свои дела.
Шура делал Пасе предложение с тем условием, чтобы она везла его на свой счет в Японию.
Я была все время в ужасной тоске. Теперь повеселела — после того как мы окончательно решили ехать.
Ты написал что-нибудь новое?
Я совсем не выхожу. Не бываю даже в балете в свой абонемент, — такие сугробы!
Шура просит передать тебе свое родительское благословение.
Сегодня открывается «Привал»²¹. Идет Кузминский²² водевиль. Я не пойду.
У Кузмина очень милые новые стихи на музыку Лурье²³ — веселые. Напиши мне поскорее. Обнимаю тебя крепко и целую.
Твоя Лиля
А я вчера в обморок упала!!!!!!!!!
Только что решили дней через десять, до отъезда в Японию — быть в Москве²⁴.

_________________________________

20. Письмо датировано по содержанию.

21. Театр-кабаре «Привал комедиантов».

22. М. Кузмин

23. А. Лурье (1892-1966) — авангардистский композитор, в 1918 г. сочинил музыку к стихотворению Маяковского «Наш марш». После революции был заведующим МУЗО Наркомпроса. Эмигрировал в 1922 г. Умер в США.

24. Японская поездка не состоялась.

<Первая половина января 1918 г. Москва — Петроград>²⁵

Дорогой дорогой дорогой Лилик
Милый милый милый Осюха

До 7-го я Вас ждал (умница еще на вокзал не ходил). Значит не будете. Лева от вас получил грустное. Что с вами милые? Пишите пожалуйста! А то я тоже человек.
У меня по старому. Живу как цыганский романс: днем валяюсь, ночью ласкаю ухо. Кафэ омерзело мне. Мерзкий клоповничек. Эренбург и Вера Имбер <sic!>слегка еще походят на поэтов но и об их деятельности правильно заметил Койранский²⁶

Дико воет Эренбург
Одобряет Имбер <sic!>дичь его
Ни Москва ни Петербург
Не заменят им Бердичева

Я развыступался. Была Елка Футуристов в политехническом²⁷. Народище было как на Советской демонстрации. К началу вечера выяснилось что из 4-х объявленных на афише не будет Бурлюка Каменского а Гольцшмит²⁸ отказывается. Вертел ручку сам. Жутко вспомнить. Читал в Цирке. Странно. Освистали Хенкина²⁹ с его анекдотами а меня слушали и как! В конце января читаю в Политехническом «Человека»³⁰.
Бойко торгую книгами. Облако в Штанах 10 р. Флейта³¹ 5 р. Пущенная с аукциона Война и мир 140 р. Принимая в соображение цены на вино за гостиницу не хватает. Все женщины меня любят. Все мужчины меня уважают. Все женщины липкие и скушные. Все мужчины прохвосты. Лева конечно не мужчина и не женщина.
На Юг-г-г-г-г!
Пишите!
Как личикино колено?
Целую всех Вас сто раз
Ваш Володя
К лицу ли Шурке пороход <sic!>?

_________

Рвусь издать «человека» и Облачко дополненное. Кажется выйдет³²

_________

Письмо Ваше получил 4-го января

____________________________________

25. Письмо датировано по содержанию.

26. Александр Арнольдович Кайранский (Койранский; 1884-1968) — известный критик газеты «Утро России», писавший об искусстве.

27. 30 декабря 1917 г. (12 января 1918 г.)

28. Владимир Робертович Гольцшмидт — «футурист жизни», один из организаторов «Кафе поэтов». Демонстрируя свою философию «здоровья и солнца», он ломал доски о голову с эстрады кафе. Во время гражданской войны выпустил книгу «Послания Владимира жизни с пути к истине» (Петропавловск, Камчатка, 1919). Весной 1918 г. был тесно связан с московскими анархистами, штаб которых находился в двух шагах от «Кафе поэтов», на Малой Дмитровке, и для которых кафе являлось своеобразной «явкой».

29. Владимир Яковлевич Хенкин (1883-1953) — известный эстрадный артист.

30. Чтение состоялось 2 (15) февраля 1918 г.

31. Поэма «Флейта-позвоночник», Пб., 1916.

32. Поэма «Человек» и второе, бесцензурное издание «Облака в штанах— вышли во второй половине февраля 1918 г.

<Апрель 1918 г. Москва — Петроград>³³

Дорогой но едва ли милый ко мне Лилик!
Отчего ты не пишешь мне ни слова? Я послал тебе три письма и в ответ ни строчки.
Неужели шестьсот верст такая сильная штука?
Не надо этого детанька. Тебе не к лицу!
Напиши пожалуйста, я каждый день встаю с тоской: «Что Лиля?»
Не забывай что кроме тебя мне ничего не нужно и не интересно.
Люблю тебя.
Спасаюсь кинемо³⁴. Переусердствовал.
Глаза болят как сволочи³⁵.
В следующий понедельник ложусь на операцию. Режут нос и горло. Когда (если!) увидишь буду весь чистенький и заново отремонтированный. Паровоз из депо! Кинематографщики говорят что я для них небывалый артист. Соблазняют речами славой и деньгами
Если не напишешь опять будет ясно что я для тебя сдохнул и я начну обзаводиться могилкой и червяками. Пиши же!
Целую
твой Володя
Целую Осю!
Привет Шуре и Жаку³⁶

______________________________________

33. Письмо датируется предположительно по содержанию.

34. Речь идет, видимо, о картине «Не для денег родившийся». В апреле Маяковский работал и над другим фильмом, «Барышня и хулиган», вышедшим на экран уже в мае, почти одновременно с первой картиной. «Барышню и хулигана» снимали без сценария, прямо по повести Э. Де Амичис «Учительница рабочих», 5-е русское издание которой вышло весной 1918 г. Главную роль исполнял сам Маяковский. Картина сохранилась.

35. Намек на голод.

36. Жак — Яков Львович Израилевич — старший брат А. Израилевича. Позже, в 1918 г. Я. Израилевич усердно ухаживал за Л. Брик, даже после того, как началась ее совместная жизнь с Маяковским и несмотря на то, что увлечение не было взаимным. Летом 1918 г. дело дошло даже до уличной драки между ним и ревнивым Маяковским.

<Апрель 1918 г. Москва-Петроград>³⁷

Дорогой и необыкновенный Лиленок!

Не болей ты Христа Ради! Если Оська не будет смотреть за тобой и развозить твои легкие (на этом месте пришлось остановиться и лезть к тебе в письмо чтоб узнать как пишется: я хотел «лехкие») куда следует то я привезу к вам в квартиру хвойный лес и буду устраивать в оськином кабинете море по собственному моему усмотрению. Если же твой градусник будет лазить дальше чем тридцать шесть градусов то я ему обломаю все лапы.
Впрочем фантазии о приезде к тебе объясняются моей общей мечтательностью. Если дела мои нервы и здоровье будут итти так же то твой щененок свалится под забором животом вверх и слабо подрыгав ножками отдаст богу свою незлобивую душу. Если же случится чудо то недели через две буду у тебя!
Картину кинемо кончаю³⁸. Еду сейчас примерять в павильоне Фрелиховские штаны³⁹. В последнем акте я дэнди.
Стихов не пишу, хотя и хочется очень написать что нибудь прочувственное про лошадь⁴⁰.
На лето хотелось бы сняться с тобой в кино. Сделал бы для тебя сценарий⁴¹. Этот план я разовью по приезде. Почему то уверен в твоем согласии. Не болей. Пиши. Люблю тебя солнышко мое милое и теплое
Целую оську
Обнимаю тебя до хруста костей твой Володя

P.S. (красиво а?) Прости что пишу на такой изысканной бумаге. Она из Питтореска⁴² а им без изысканности нельзя никак.
Хорошо что у них в уборной кубизма не развели а то б намучился

_______________________________________

37. Письмо датируется предположительно по содержанию. Написано на бланке кафе «Питтореск».

38. Картина «Не для денег родившийся» была закончена в конце апреля.

39. Актер Олег Николаевич Фрелих (1888-1955), товарищ О. Брика по гимназии, снимался в соседней студии; он был одного роста с Маяковским.

40. Здесь впервые упоминается замысел стихотворения «Хорошее отношение к лошадям», которое появилось в газете «Новая жизнь» (моск. изд.) 9 июня 1918 г.

41. В мае Маяковский написал сценарий «Закованная фильмой», где снялся вместе с Л. Брик.

42. Кафе «Питтореск» на Кузнецком мосту было расписано Г. Якуловым и другими художниками и славилось большей «изысканностью», чем «Кафе поэтов». Маяковский выступал на открытии кафе 30 января (12 февраля) 1918 г.

<Апрель 1918 г. Петроград — Москва>⁴³

Милый Володенька,
пожалуйста, детка, напиши сценарий для нас с тобой и постарайся устроить так, чтобы через неделю или две можно было его разыграть. Я тогда специально для этого приеду в Москву.
Ответь возможно ли это и пошли ответ с Миклашевским⁴⁴.
Ужасно хочется сняться с тобой в одной картине.
Ужасно мне тебя жалко, что ты болен. Мое здоровье сейчас лучше — прибавилась на пять фунтов.
Хочу тебя видеть.
Целую
твоя Лиля
Если не успеешь с Миклашевским, то отправь с Либерманом⁴⁵, кот. уезжает в пятницу.

_________________________________________

43. Письмо датируется предположительно по содержанию.

44. Константин Михайлович Миклашевский (1886-1943) — автор многих пьес и специалист по Commedia dell’arte . Выпустил книгу «Театр итальянских комедиантов» (ч. I). Входил в Историко-театральную секцию при Театральном отделе Наркомпроса (ТЕО), учрежденную. 2 марта 1918 г. Можно предположить, что Брики и Маяковский познакомились ним через М. Кузмина, с которым Миклашевский много сотрудничал в десятые годы и который часто бывал в «салоне» Бриков в 1916-1917 г.г. В 20-е годы Миклашевский эмигрировал.

45. Либерман — заведующий отделением банка в Москве.

<Конец октября 1921 г. Рига — Москва>⁴⁶

Любимый мой щеник! Не плачь из-за меня! Я тебя ужасно крепко и навсегда люблю! Приеду непременно! Приехала бы сейчас если бы не было стыдно. Жди меня!
Не изменяй!!!
Я ужасно боюсь этого. Я верна тебе абсолютно. Знакомых у меня теперь много. Есть даже поклонники, но мне никто, нисколько не нравится. Все они по сравнению с тобой — дураки и уроды! Вообще ты мой любимый Щен чего уж там! Каждый вечер целую твой переносик! Не пью совершенно! Не хочется. Словом — ты был бы мною доволен. Я очень отдохнула нервами. Приеду добрая.
Спасибо тебе, родненький, за хлопоты — возможно, что они мне пригодятся, хотя я теперь думаю, что все устроится и без этого. Буду ждать здесь еще месяц. Если через месяц не поеду — берите меня опять к себе.
Пишите мне по адресу тети заказные письма: Александровская ул. д. 1, кв. 8, Гиршберг, для мине.
Тоскую по тебе постоянно.
Напиши для меня стихи.
Не могу послать для себя никаких вещей тк кк ничего совершенно не купила — очень дорого. Спасибо тебе за денежки на духи. Глупенький! Чего ты в Москве не купил! Здесь и достать нельзя заграничных! А если и можно то по невероятной цене.
Ты резиновые кружочки для зубков получил? А сигары хорошие? Пиши по почте. Через курьеров не все доходит.
Я писала с каждым курьером.
Получила от Миши⁴⁷ телеграмму, что деньги мне высланы. Интересно, сколько? Левочке пишу отдельно, по его адресу.
Целую тебя с головы до лап. Ты бреешь шарик?
Твоя, твоя, твоя,
Лиля <кошечка>⁴⁸

____________________________________________

46. Письмо датируется предположительно.

47. Михаил Александрович Гринкруг (1887-1959) — присяжный поверенный, старший брат Л. Гринкруга, с 1920 г. жил в Берлине. Ему посвящено стихотворение Маяковского «Эй!» (1916).

48. Многие свои письма Маяковский, также как и Л.Ю и О.М. Брики подписывали рисунками. Маяковский в их совместной жизни был щенком (некоторые письма подписаны «Щен», «Щеник», «Счен» и т.д.) и ставил в конце некоторых писем рисунок щенка. Л. Брик была кошечкой (подписывалась «Киса», «Кисик», «Кисит» и т.д.) и даже сделала специальную печать с кошечкой. О. Брик был котом (подписывался «Кис», «Кислит», «Кэс» и т.д.).

<Середина ноября 1921 г. Рига — Москва>⁴⁹

Волосеночек мой! Спасибо, за ласковое письмецо и за то, что думал обо мне в день моего рождения⁵⁰.
Напиши честно — тебе не легче живется иногда без меня? Ты никогда не бываешь рад что я уехала? — Никто не мучает! Не капризничает! Не треплет твои и без того трепатые нервочки!
Люблю тебя Щенит!! Ты мой? Тебе больше никто не нужен?
Я совсем твоя, родной мой детик! Всего целую.
Лиля

___________________________________

49. Письмо датируется предположительно по содержанию.

50. Имеется в виду день рождения Л. Брик 11 ноября.

<Перв. пол. января 1922 г. Москва — Рига>⁵¹

Дорогой Мой Милый Мой Любимый Мой Лилятик!

Я люблю тебя. Жду тебя целую тебя. Тоскую без тебя ужасно ужасно. Письмо напишу тебе отдельно. Люблю.
Твой Твой Твой   
Шлем тебе
немножко деньгов.

________________________________________

51. Письмо датируется предположительно по содержанию.

<28 декабря 1922 г. Москва>⁵²

Лилек

Я вижу ты решила твердо. Я знаю что мое приставание к тебе для тебя боль. Но Лилек слишком страшно то что случилось сегодня со мной что б я не ухватился за последнюю соломинку за письмо.
Так тяжело мне не было никогда — я должно быть действительно черезчур вырос. Раньше прогоняемый тобою я верил во встречу. Теперь я чувствую что меня совсем отодрали от жизни что больше ничего и никогда не будет. Жизни без тебя нет. Я это всегда говорил всегда знал теперь я это чувствую чувствую всем своим существом, все все о чем я думал с удовольствием сейчас не имеет никакой цены — отвратительно.
Я не грожу и не вымогаю прощения. Я ничего с собой не сделаю — мне через чур страшно за маму и люду с того дня мысль о Люде⁵³ как то не отходит от меня. Тоже сентиментальная взрослость. Я ничего тебе не могу обещать. Я знаю нет такого обещания в которое ты бы поверила. Я знаю нет такого способа видеть тебя, мириться который не заставил бы тебя мучиться.
И все таки я не в состоянии не писать не просить тебя простить меня за все. Если ты принимала решение с тяжестью с борьбой, если ты хочешь попробовать последнее ты простишь ты ответишь.
Но если ты даже не ответишь ты одна моя мысль как любил я тебя семь лет назад так люблю и сию секунду что б ты не ни захотела, что б ты ни велела я сделаю сейчас же сделаю с восторгом. Как ужасно расставаться если знаешь что любишь и в расставании сам виноват.
Я сижу в кафэ и реву надо мной смеются продавщицы. Страшно думать что вся моя жизнь дальше будет такою.
Я пишу только о себе а не о тебе. Мне страшно думать что ты спокойна и что с каждой секундой ты дальше от меня и еще несколько их и я забыт совсем.
Если ты почувствуешь от этого письма что нибудь кроме боли и отвращения ответь ради христа ответь сейчас же я бегу домой я буду ждать. Если нет страшное страшное горе. (30-32)⁵⁴
Целую. Твой весь
Я

Сейчас 10 если до 11 не ответишь буду знать ждать нечего.

_______________________________________

52. Письмо датируется предположительно по содержанию. Это письмо, как и следующее, относится к двухмесячной разлуке между поэтом и Л. Брик, с 28 декабря 1922 г. по 28 февраля 1923 г., когда Маяковский жил в своей комнате в Лубянском проезде, а Л. Брик жила у себя в Водопьяном переулке. Решение о разлуке было принято, видимо, 27 декабря. За эти два месяца они должны были обдумать свои взаимоотношения, и они решили не видеться и не переписываться друг с другом. На самом деле они обменивались письмами и записками, передаваемыми через других людей. Как вспоминает Л. Брик: «Я сердилась на него и на себя, что мы не соблюдаем наших условий, но была не в силах не отвечать ему, очень сильно его любила, и иногда у нас возникала почти «переписка».

53. Люда — Людмила Владимировна Маяковская (1884-1972) — старшая сестра Маяковского.

54. Номер телефона Маяковского в комнате в Лубянском проезде.

<19 января 1923 г. Москва>⁵⁵

Москва. Редингетская тюрьма⁵⁶ 19/I 23

Любимый милый мой солнышко дорогое Лиленок

Может быть (хорошо если — да!) глупый Левка огорчил тебя вчера какими то моими нервишками. Будь веселенькая! Я буду. Это ерунда и мелочь. Я узнал сегодня что ты захмурилась не много, не надо Лучик!
Конечно ты понимаешь что без тебя образованному человеку жить нельзя. Но если у этого человека есть крохотная надеждочка увидеть тебя то ему очень и очень весело. Я рад подарить тебе и вдесятеро большую игрушку что б только ты потом улыбалась. У меня есть пять твоих клочечков я их ужасно люблю только один меня огорчает последний — там просто «Волосик спасибо» а в других есть продолжения — те мои любимые.
Ведь ты не очень сердишься на мои глупые письма. Если сердишься то не надо — от них у меня все праздники.
Я езжу с тобой пишу с тобой, сплю с твоим кошачьим имечком и все такое Целую тебя если ты не боишься быть растерзанной бешеным собаком.

Твой Щен
он же Оскар Уайльд
он же шильонский узник⁵⁷
он же:
сижу — за решеткой в темнице — сухой (это я сухой, а когда надо буду для тебя жирный). Любимый помни меня <…>⁵⁸. Поцелуй Клеста⁵⁹. Скажи чтоб не вылазил — я же не вылажу!

___________________________________

55. Письмо датировано Маяковским.

56. Свое «заключение» Маяковский именует по балладе О. Уайльда, написанной английским поэтом в тюрьме, — «Баллада Редингской тюрьмы» (1898). Это название носит и первая глава поэмы «Про это».

57. «Шильонский узник» — поэма лорда Байрона (1816).

58. Одно слово сожжено печатью.

59. Т.е. птицу, посланную Маяковским в подарок Л. Брик.

<31 января 1923 г. Москва>⁶⁰

Целую дорогую Киску*

Щенок
31/ 23 г.

*Вы и писем не подпускаете близко —
закатился головки диск.
Это Кися не «переписка»
Это только всего переПИСК.

______________________________________

60. Стихотворная надпись на первом томе собрания сочинения Маяковского «13 лет работы», вышедшем в эти дни. Датирована Маяковским.

<Перв. пол. февраля 1923 г. Москва>

Лиска, Личика, Лучик, Лиленок Луночка, Ласочка, Лапочка Деточка, Солнышко, Кометочка, Звездочка, Деточка, Детик Любимая Кисанька Котенок

Целую тебя и твою испанку⁶¹ (вернее испанца потому что испанок я никак целовать не хочу)
Посылаю тебе всякую мою ерунду
Улыбнись Котик.
Даже шлю известинскую чушь⁶²
Вдруг хихикнешь!
Целую тебя
Твой

Не возможно что тебя еще какими то «мазями».
А Я?

_____________________________________________

61. В это время Л. Брик болела гриппом.

62. Автограф стихотворения «О «фиасках», «апогеях» и других неведомых вещах», которое 21 февраля было опубликовано в «Известиях». На обратной стороне рукописи запись Маяковского «Известинская ерунда».

<1-27 февраля 1923 г. Москва>⁶³

Солнышко Личика!

Сегодня 1 февраля. Я решил за месяц начать писать это письмо. Прошло 35 дней. Это по крайней мере 500 часов непрерывного думанья!
Я пишу потому, что я больше не в состоянии об этом думать (голова путается, если не сказать) потому что думаю все ясно и теперь (относительно, конечно) и в третьих потому что боюсь просто разрадоваться при встрече и ты можешь получить, вернее я всучу тебе под соусом радости и остроумия мою старую дрянь. Я пишу письмо это очень серьезно. Я буду писать его только утром когда голова еще чистая и нет моих вечерних усталости, злобы и раздражения.
На всякий случай я оставляю поля, чтоб передумав что-нибудь я б отмечал. Я постараюсь избежать в этом письме каких бы то ни было «эмоций» и «условий». Это письмо только о безусловно проверенном мною, о передуманном мною за эти месяцы, только о фактах. (1 февр.)<…>
Ты прочтешь это письмо обязательно и минутку подумаешь обо мне. Я так бесконечно радуюсь твоему существованию, всему твоему даже безотносительно к себе, что не хочу верить, что я сам тебе не важен. <…>

Что делать со «старым»

Могу ли я быть другой?
Мне непостижимо, что я стал такой.
Я, год выкидывавший из комнаты даже матрац, даже скамейку, я три раза ведущий такую «не совсем обычную» жизнь, как сегодня — как я мог, как я смел быть так изъеден квартирной молью.
Это не оправдание, Личика, это только новая улика против меня, новое подтверждение, что я именно опустился.
Но, детка, какой бы вины у меня не было, наказания моего хватит на каждую — не даже, что эти месяцы, а то, что теперь нет ни прошлого просто, ни давно прошедшего для меня нет, а есть один до сегодняшнего дня длящийся теперь ничем не делимый ужас. Ужас не слово, Лиличка, а состояние — всем видам человеческого горя я б дал сейчас описание с мясом и кровью. Я вынесу мое наказание как заслуженное. Но я не хочу иметь поводов снова попасть под него. Прошлого для меня до 28 декабря, для меня по отношению к тебе до 28 февраля — не существует ни в словах, ни в письмах, ни в делах.
Быта никакого никогда ни в чем не будет! Ничего старого бытового не пролезет — за ЭТО я ручаюсь твердо. Это-то я уж во всяком случае гарантирую. Если я этого не смогу сделать, то я не увижу тебя никогда, увиденный, приласканный даже тобой — если я увижу опять начало быта, я убегу. (Весело мне говорить сейчас об этом, мне, живущему два месяца только для того чтоб 28 февраля в 3 часа дня взглянуть на тебя, даже не будучи уверенным, что ты это допустишь.)
Решение мое ничем, ни дыханьем не портить твою жизнь — главное. То, что тебе хоть месяц, хоть день без меня лучше чем со мной это удар хороший
Это мое желание, моя надежда. Силы своей я сейчас не знаю. Если силенки не хватит на немного — помоги, детик. Если буду совсем тряпка — вытрите мною пыль с вашей лестницы. Старье кончилось (3 февраля 1923 г. 9 ч. 8 м.)
Сегодня (всегда по воскресеньям) я еще со вчерашнего дня неважный. Писать воздержусь. Гнетет меня еще одно: я как-то глупо ввернул об окончании моей поэмы Оське — получается какой-то шантаж на «прощение» — положение совершенно глупое. Я нарочно не закончу вещи месяц! Кроме того это тоже поэтическая бытовщина делать из этого какой-то особый интерес. Говорящие о поэме думают, должно быть — придумал способ интригировать. Старый приемчик! Прости Лилик — обмолвился о поэме как-то от плохого настроения. (4/II)
Сегодня у меня очень «хорошее» настроение. Еще позавчера я думал, что жить сквернее нельзя. Вчера я убедился что может быть еще хуже — значит позавчера было не так уж плохо.
Одна польза от всего от этого: последующие строчки, представляющиеся мне до вчера гадательными, стали твердо и незыблемо.

О моем сидении

Я сижу до сегодняшнего дня щепетильно честно, знаю точно так же буду сидеть и еще до 3 ч. 28 ф. Почему я сижу — потому что люблю? Потому что обязан? Из-за отношений?
Ни в коем случае!!!
Я сижу только потому, что сам хочу, хочу думать о себе и о своей жизни.
Если это даже не так, я хочу и буду думать, что это именно так. Иначе всему этому нет ни названия, ни оправдания.
Только думая так, я мог не кривя писать записки тебе — что «сижу с удовольствием» и т.д.
Можно ли так жить вообще?
Можно, но только не долго. Тот, кто проживет хотя бы вот эти 39 дней, смело может получить аттестат бессмертия.
Поэтому никаких представлений об организации будущей моей жизни на основании этого опыта я сделать не могу. Ни один из этих 39 дней я не повторю никогда в моей жизни.
Я могу только говорить о мыслях, об убеждениях, верах, которые у меня оформляются к 28-ому, и которые будут точкой из которой начнется все остальное, точкой, из которой можно будет провести столько линий сколько мне захочется и сколько мне захотят.
Если б ты не знала меня раньше это письмо было бы совершенно не нужно, все решалось бы жизнью. Только потому что на мне в твоем представлении за время бывших плаваний нацеплено миллион ракушек — привычек пр. гадости — только поэтому тебе нужно кроме моей фамилии при рекомендации еще и этот путеводитель.
Теперь о создавшемся:

Люблю ли я тебя? (5/II 23 г.)

Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю. Аминь. Смешно об этом писать, ты сама это знаешь.
Мне ужасно много хотелось здесь написать. Я нарочно оставил день продумать все это точно. Но сегодня утром у меня невыносимое ощущение ненужности для тебя всего этого.
Только желание запротоколить для себя продвинуло эти строчки.
Едва ли ты прочтешь когда-нибудь написанное здесь. Самого же себя долго убеждать не приходится. Тяжко, что к дням, когда мне хотелось быть для тебя крепким и на утро перенеслась эта нескончаемая боль. Если совсем не совладаю с собой — больше писать не стану. (6/II).<…>
Опять о моей любви. О пресловутой деятельности. Исчерпываете ли для меня любовь все? Все, но только иначе. Любовь это жизнь, это главное. От нее разворачиваются и стихи и дела и все пр. Любовь это сердце всего. Если оно прекратит работу все остальное отмирает, делается лишним, ненужным. Но если сердце работает оно не может не проявляться в этом во всем. Без тебя (не без тебя «в отъезде», внутренне без тебя) я прекращаюсь. Это было всегда, это и сейчас. Но если нет «деятельности» — я мертв. Значит ли это что я могу быть всякий, только что «цепляться» за тебя. Нет. Положение о котором ты сказала при расставании «что ж делать, я сама не святая, мне вот нравится «чай пить». Это положение при любви исключается абсолютно.<…>

О твоем приглашении

Я хотел писать о том любишь ли ты меня, но твое письмо совершенно меня разбудоражило, я должен для себя еще раз остановиться на нем.
Может ли быть это письмо продолжением отношений? Нет, ни в каком случае нет.
Пойми, детик! Мы разошлись, чтоб подумать о жизни в дальнейшем, длить отношения не хотела ты, вдруг ты вчера решила что отношения быть со мной могут, почему же мы не вчера поехали, а едем через 3 недели? Потому что мне нельзя? Этой мысли мне не должно и являться, иначе мое сидение становится не добровольным, а заточением, с чем я ни на секунду не хочу согласиться.
Я никогда не смогу быть создателем отношений, если я по мановению твоего пальчика сажусь дома реветь два месяца, а по мановению другого срываюсь даже не зная что думаешь и, бросив все, мчусь. Не словом а делом я докажу тебе что я думаю обо всем и о себе также прежде чем сделать что-нибудь.
Я буду делать только то что вытекает и из моего желания.
Я еду в Питер.
Еду потому, что два месяца был занят работой, устал. Хочу отдохнуть и развеселиться.
Неожиданной радостью было то, что это совпадает с желанием проехаться ужасно нравящейся мне женщины.
Может ли быть у меня с ней что-нибудь? Едва ли. Она чересчур мало обращала на меня внимания вообще. Но ведь и я не ерунда — попробую понравиться.
А если да, то что дальше? Там видно будет. Я слышал, что этой женщине быстро все надоедает. Что влюбленные мучаются около нее кучками, один недавно чуть с ума не сошел. Надо все сделать чтоб оберечь себя от такого состояния.
Чтоб во всем этом было мое участие я заранее намечаю срок возврата (ты думаешь, чем бы дитя не тешилось, только б не плакало, что же, начну с этого), я буду в Москве пятого, я все сведу так, чтоб пятого я не мог не вернуться в Москву. Ты это, детик, поймешь. (8/II 23).

Любишь ли ты меня?

Для тебя, должно быть, это странный вопрос — конечно любишь. Но любишь ли ты меня? Любишь ли ты так, чтоб это мной постоянно чувствовалось?
Нет. Я уже говорил Осе. У тебя не любовь ко мне, у тебя — вообще ко всему любовь. Занимаю в ней место и я (может быть даже большое) но если я кончаюсь то я вынимаюсь, как камень из речки, а твоя любовь опять всплывает над всем остальным. Плохо это? Нет, тебе это хорошо, я б хотел так любить.
Детик, ты читаешь это и думаешь — все врет, ничего не понимает. Лучик, если это даже не так, то все равно это мной так ощущается. Правда, ты прислала, детик, мне Петербург, но как ты не подумала, детик, что это на полдня удлинение срока!
Подумай только, после двухмесячного путешествия подъезжать две недели и еще ждать у семафора полдня! (14/II 23 г.)<…>
Лилятик — все это я пишу не для укора, если это не так я буду счастлив передумать все. Пишу для того чтоб тебе стало ясно — и ты должна немного подумать обо мне. Если у меня не будет немного «легкости» то я не буду годен ни для какой жизни. Смогу вот только как сейчас доказывать свою любовь каким-нибудь физическим трудом. (18/II 23 г.)<…>
Семей идеальных нет. Все семьи лопаются. Может быть только идеальная любовь. А любовь не установишь никаким «должен», никаким «нельзя» — только свободным соревнованием со всем миром.
Я не терплю «должен» приходить!
Я бесконечно люблю, когда я «должен» не приходить, торчать у твоих окон, ждать хоть мелькание твоих волосиков из авто.

Быт

Я виноват во всем быте, но не потому что я лиричек-среднячек, любящий семейный очаг и жену — пришивальщицу пуговиц.
Нет!
Тяжесть моего бытового сидения за 66 какая-то неосознанная душевная «итальянская забастовка» против семейных отношений, унизительная карикатура на самого себя.
Я чувствую себя совершенно отвратительно и физически и духовно. У меня ежедневно болит голова, у меня тик, доходило до того что я не мог чаю себе налить. Я абсолютно устал, так как для того чтоб хоть немножко отвлечься от всего этого я работал по 16 и по 20 часов в сутки буквально. Я сделал столько, сколько никогда не делал и за полгода.<…>

Характер

Ты сказала — чтоб я подумал и изменил свой характер. Я подумал о себе, Лилик, что б ты не говорила, а я думаю что характер у меня совсем не плохой.
Конечно, «играть в карты», «пить» и т.д. это не характер, это случайность — довольно крепкие, но мелочи (как веснушки: когда к этому есть солнечный повод они приходят и уж тогда эту «мелочь» можно только с кожей снять, а так, если принять вовремя меры, то их вовсе не будет или будут совсем незаметные).
Главные черты моего характера — две:
1) Честность, держание слова, которое я себе дал (смешно?).
2) Ненависть ко всякому принуждению. От этого и «дрязги», ненависть к домашним принуждениям и… стихи, ненависть к общему принуждению.
Я что угодно с удовольствием сделаю по доброй воле, хоть руку сожгу, <а> по принуждению даже несение какой-нибудь покупки, самая маленькая цепочка вызывает у меня чувство тошноты, пессимизма и т.д. Что ж отсюда следует что я должен делать все что захочу? Ничего подобного. Надо только не устанавливать для меня никаких внешне заметных правил. Надо то же самое делать со мной, но без всякого ощущения с моей стороны.<…> Целую Кисю. (27/II 23).
Какая жизнь у нас может быть, на какую я в результате согласен? Всякая. На всякую. Я ужасно по тебе соскучился и ужасно хочу тебя видеть.<…>

__________________________________

63. Письмо датируется по содержанию. Оно написано на той же бумаге большого формата, что и поэма «Про это». Подлинник письма сохранился не полностью. Печатается в сокращении, т.к. некоторые части письма носят сугубо личный характер.
Это письмо-дневник не было отправлено и Л.Ю. Брик обнаружила его только после самоубийства Маяковского.

<Весна 1923 г. (?) Москва>⁶⁴

Володенька,

как ни глупо писать, но разговаривать с тобой мы пока не умеем:
жить нам с тобой так, как жили до сих пор — нельзя. Ни за что не буду! Жить надо вместе; ездить — вместе. Или же — расстаться — в последний раз и навсегда.
Чего же я хочу. Мы должны остаться сейчас в Москве; заняться квартирой. Неужели не хочешь пожить по человечески и со мной?! А уже, исходя из общей жизни — все остальное. Если что нибудь останется от денег можно поехать летом вместе, на месяц; визу как нибудь получим; тогда и об Америке похлопочешь⁶⁵.
Начинать делать все это нужно немедленно, если, конечно, хочешь. Мне — очень хочется. Кажется — и весело и интересно. Ты мог бы мне сейчас нравиться, могла бы любить тебя, если бы был со мной и для меня. Если бы, независимо от того, где были и что делали днем, мы могли бы вечером или ночью вместе рядом полежать в чистой удобной постели; в комнате с чистым воздухом; после теплой ванны!
Разве не верно? Тебе кажется — опять мудрю, капризничаю.
Обдумай серьезно, по взрослому. Я долго думала и для себя — решила. Хотелось бы чтобы ты моему желанию и решению был рад, а не просто подчинился! Целую.
Твоя Лиля <кошечка>.

_____________________________________

64. Письмо датируется предположительно.

65. В июле 1923 г. Маяковский и Брики уехали в Германию. В Америку Маяковский попал только в 1925 г.

Телеграмма Л. и О. Брикам в Берлин от Л. Гринкруга и Я. Агранова. 14 апреля 1930 г. «Сегодня утром Володя покончил собой. Лева. Яня.»