Рубеж 19-20 веков в России знаменует смену мировоззренческих, исторических, литературных эпох. Начинается новый, уже не пушкинский век. И, делая попытку «заново родиться», начать с чистого листа, отечественная словесность вольно или невольно разрывает существующую традицию. Ряд литераторов, однако, продолжает ощущать живую связь с художественными открытиями ушедшего столетия. В числе таких имен следует назвать Софию Парнок. Наследие Золотого века становится источником ее творческого развития на протяжении всего литературного пути.

В течение десятилетий поэзия Парнок была известна немногим специалистам. В последние годы появляются публикации, посвященные творчеству и биографии поэта, но до всестороннего изучения ее художественной системы, конечно, очень далеко.

С.В. Полякова — первый исследователь Парнок — рассматривает связь ее поэзии с творчеством Тютчева и Боратынского, мы же утверждаем, что доминирующее воздействие на Парнок оказывает эстетика А.С. Пушкина.

Напомним, что Парнок выступает не только как автор «благоуханнейших» (Волошин) стихов, но и как талантливый литературный критик. В статьях она постоянно обращается к пушкинскому имени как мерилу истины и красоты. «Эстетическое начало, — говорит она, — в катастрофические минуты жизни… влечет дух к исканию незыблемых норм. И искатель, алчущий эстетической мудрости, отвергнув кривые «литературных направлений», должен устремлять свой шаг к неомраченному источнику эстетического опыта…» [2, с.24]. Критикуя многие явления «периода современной русской литературы, яркого по отсутствию гения» [2, с.42], Парнок видит их несоразмерность и, одновременно, противопоставленность пушкинскому миру: «…Если вдуматься в то, что все это <реализм, символизм, акмеизм и т.д.> явилось после Пушкина, после Пушкина, чей образ есть рассказанная словами сущность искусства, — как не прийти в унылое смятение?» [2, с.24]. В дискредитации «священности» обвиняет она современников, а священность поэтической миссии для нее абсолютная истина: «Человек — вечный должник перед Богом, и творчество всего человечества во всех областях духа было, есть и будет выполнением этого долгового обязательства.» [2, с.85]. И вот основа мировоззрения: «Человеческий гений — Пушкин, в столь пленительно краткий срок, положенный ему, — <воздал> долг целого народа». [2, c.85].

Творческую биографию самой Парнок определяет укорененное чувство «сыновства», родства с пушкинской ветвью русской литературы. К ней в полной мере применимы набоковские слова о близком ей по духу и по эстетике Ходасевиче: «литературный потомок Пушкина по тютчевской линии» [6, c.589]. «Мы, — говорит Парнок о подобных себе, — последний цвет, распустившийся под солнцем Пушкина, последние, на ком еще играет его прощальный луч, последние хранители высокой, ныне отживающей традиции… С нами отмирает, конечно, не поэзия как художественно6е творчество, а пушкинский период ее, то есть поэзия — как духовный подвиг… Солнце этого «нового младого племени» — не солнце Пушкина. Мы — те, кому на долю выпало печальное счастье быть последними в роде» (Курсив мой. — Т.Б.) [2, c.101]. Сознание «последней в роде» неизменно сопутствует Парнок и определяет сущность ее поэзии — то, что она называла «духом поэта», «совокупностью души и ума».

В творчестве София Парнок обнаруживает универсальную способность к синтезу: ни одно веяние, влияние, впечатление, этап ученичества или совершенствования не исчезает бесследно; все контаминируется, организуется в едином тексте, на котором лежит отблеск объединяющей природы пушкинского гения.

Раннее творчество поэта проникнуто духом античности, и уже тогда, в этом раннем эллинизме проявляется открытие, к которому мы вернемся позже, — завидная способность к сжатию и упразднению времени.

Античными мотивами пронизан дебютный сборник «Стихотворения» — 1916 г., полностью построен на античной символике второй сборник — «Розы Пиерии» — 1922 г. Душа лирической героини живет в античности, следуя законам избранного мира:

Мир «античных» стихов Парнок — это обретенный идеал красоты и гармонии, «музыки в жилах». Поэту незачем прибегать к стилизации: его органика изначально соответствует античному космосу; античный цикл Парнок — это поэзия воспоминания или, если дословно следовать Платону, — «припоминания»:

Парнок экспериментирует с сафической строфой, с размерами, выстраивает стихотворение, интерпретируя вынесенную в эпиграф строку Сафо или Овидия («Все же промчится скорей песней обманутый день…» — Овидий [c.268]; «Рассказала свой сон Сафо Киприде…» — Сафо [c.293]).

Вневременная память души позволяет решить сложнейшие художественные задачи, недаром Максимилиан Волошин, рецензируя сборник Парнок, услышит в лирическом голосе поэта «уклоны грации и нежности, достойные греческой «Антологии» [3, c.546].

Парнок помнит, что поэзия хранит отзвук вечности и поэтому способна упразднить время:

Античность определяет дальнейшую приверженность поэта классической форме, значимость для него классического наследия.

Впрочем, — и вот синтетическая природа таланта, — это не отменяет присутствия в ее раннем творчестве мотивов поиска романтической героини, а также одиночества, духовного странничества, трансформировавшихся в зрелом творчестве. Кстати, время вспомнить, что и «поэтический мир Пушкина вырастает из синтеза двух художественных систем <классической и романтической>. Он воспринимает диалектику характера романтической личности, но при этом проецирует романтический релятивизм в объективную, космически-универсальную сферу. Борьба и переплетение добра и зла, происходящие в душе байронического героя, превращаются в универсальный закон человеческой истории и космического миропорядка» [4, c.328].

Античность сопровождает Пушкина на протяжении всего творческого пути: от солнечного «В младенчестве моем она меня любила…» до «Памятника» — воспоминанием о Горации. Его творчество, кажется, вообще не соответствует ни романтической, ни реалистической модели: он был и остался человеком античности.

К творческой зрелости София Парнок приходит через осознание собственной «непохожести», одиночества (сборники «Лоза» — 1923 г., «Музыка» — 1926 г.).

В ее поэзии появляются трагические ноты. Разуверившись в романтических поисках беспредельности, поэт учится созерцанию, смирившись с действительностью, душа обретает истинную свободу:

Поэт учится пушкинской философии принятия мира, разрешению трагического конфликта бытия — через созерцание — к просветлению:

М. Волошин уже в ранних сборниках Софии Парнок увидел возрождение забытого пушкинского открытия в области поэтики — «прозы в поэзии», однако в полной мере оно было востребовано в позднем творчестве поэта (стихотворения 1926 — 1933 г.г.) и стало отличительной особенностью его языка.

Обратимся еще к одному набоковскому фрагменту, связанному с Ходасевичем: «…Проза в стихах значит совершенную свободу поэта в выборе тем, образов и слов. Дерзкая, умная, бесстыдная свобода плюс правильный (то есть в некотором смысле несвободный) ритм…» [5, c.650]. Так называемая «прозаизация» поэзии, напомним, характеризуется определенной сюжетностью, введением бытовых деталей, столкновением различных языковых стихий в едином тексте, прозаизацией языка и синтаксиса (несовпадением стиховых и синтаксических единиц). Суть пушкинского открытия в том, что поэтический характер текста в результате не отменяется, а напротив, подчеркивается. Этот принцип полностью усваивается Софией Парнок и становится основой поэтики ее поздних стихов («Голоса», «Отрывок» — трагический мир в стиле Достоевского; последние циклы «Большая Медведица» и «Ненужное добро»). Поэтический текст расширяется, вбирая в себя множество голосов, организуя полилог. Характерен «Пролог» (1928 г.), написанный почти в драматургической форме, когда каждая строфа принадлежит новому лицу — собеседнику поэта, и, в результате, стихотворение превращается в живой обмен репликами:

Внутри стихотворения парадоксально соединяются различные языковые и культурные стихии:

Быт врывается в текст; рождается жутковатая полифония, сродни постмодернистской. Полноправно поселяется в стихотворной ткани бытовая деталь.

Стихотворения последних лет становятся живым разговором (С.В. Полякова пишет, что для Парнок адресат — не просто функция, но активный собеседник). Автор использует переносы, периоды, организуя стихотворение как свободный, эмоциональный, динамичный монолог:

Формальный эксперимент не изменяет общего созерцательного настроя лирики, по-прежнему прекрасно оркестрованной и умной («Мыслей и мыслей требует проза!»):

Не ограничиваясь лишь использованием художественных открытий гениального предшественника, Парнок, памятуя о своем «сыновстве», вступает в непосредственный диалог с Пушкиным. В 1921 г. Ходасевич заявит: «Прежняя Россия, а тем самым Россия пушкинская, сразу и резко отодвинулась от нас… Возврат невозможен ни исторически, ни психологически» [7, c.203]. Парнок опровергает этот тезис своим творчеством. Поэт гениально решает проблему — почти снимает ее. Пригодилось открытие «античного» периода: Парнок просто игнорирует, упраздняет время — и Пушкин оказывается рядом. Нить протягивается от Эллады к русскому Золотому веку — и к веку двадцатому. Парнок создает интертекст, но механизм прямого цитирования в данном случае не работает, дело в ином. Пушкинские фразы, строки и строфы словно приравниваются к лексемам — так рождается язык, на котором Парнок пишет, реализуя порыв Ходасевича: «Порой целые ряды заветнейших мыслей и чувств оказываются неизъяснимыми иначе, как в пределах пушкинского словаря и синтаксиса…» [7, c.204]

Образы пушкинской поэзии самостоятельно живут в мире Парнок:

В грозовом Петербурге все так же слышится стук копыт Медного Всадника:

О современности «напишет новый Пимен» [c.328]; лирическая героиня видит мир «сквозь граненый золотисто-дымный топаз» [c.387](«магический кристалл»), читает «роман отменно длинный-длинный» [c.407], и вся жизнь укладывается в рамки пушкинского романа в стихах:

Узнавание пушкинского текста становится ключом к поэзии Софии Парнок. Ей удается «упразднить» время, она мыслит категориями Универсума, демонстрирует способность художника избирать эпоху «по себе» и «по себе» находить собеседников. Это гармоничный поэт, сочетающий эллинский дух с вполне современной поэтикой. На мировоззрение и поэзию Парнок определяющее воздействие оказывает личность и поэтическая система А.С. Пушкина, творчеством она подтверждает собственное «сыновство», принадлежность к пушкинской ветви русской литературы, пушкинскому «роду». Тем не менее, или именно поэтому, Парнок — поэт, широкой публикой нечитаемый. Она сама иронически называет свои стихи «ненужным добром», очевидно, раз навсегда усвоив пушкинский завет:

ЛИТЕРАТУРА

1. София Парнок. Сверстники. Критические статьи — М., 1999г.

2. Волошин М.А. Лики творчества — Л., 1988г.

3. Гаспаров Б.М. Поэтический язык Пушкина как факт истории русского литературного языка — СПб., 1999г.

4. Набоков В.В. Русский период. Собр. соч. в 5 томах. Т.2. — СПб., 2000г.

5. Набоков В.В. Американский период. Собр. соч. в 5 томах. Т.5. — СПб., 2000г.

6. Ходасевич В.Ф. Колеблемый треножник: Избранное — М., 1991г.