ДАВИД ДАВИДОВИЧ БУРЛЮК (1882-1967)

…Сатир несчастный, одноглазой,
ДОИТЕЛЬ ИЗНУРЕННЫХ ЖАБ…

Душа — кабак, а небо — рвань
ПОЭЗИЯ — ИСТРЕПАННАЯ ДЕВКА
а красота кощунственная дрянь.

Д. Бурлюк

      Родился 22 июля 1882 г. в Харьковской губернии, на хуторе Семиротовщина. Отец, Давид Федорович, был агрономом управляющего Чернодолинским заповедным имением графа А.А. Мордвинова.
Детство будущего поэта прошло в деревне Чернянке Нижнеднепровского уезда Таврической губернии. У Давида было два брата и три сестры.

С 1898 по 1914 г. Давид учился живописи в художественных школах Казани, Одессы, Мюнхена, Парижа и Москвы. В начале сентября 1911 г. он, поступив в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, познакомился с В. Маяковским, которого всегда будет считать своим учителем в поэзии, хотя тот, в свою очередь, скажет, что именно Бурлюк сделал его поэтом.
В 1900-х гг. Бурлюк увлекался импрессионизмом. К 1910 г. под влиянием М. Ларионова пришел к неопримитивизму. Затем стал идеологом и идейным вдохновителем русскогофутуризма, одним из основателей группы «Гилея» и мюнхенского «Синего всадника», членом московского объединения «Бубновый валет». Позже, в 1917 г. развешивал свои картины на стенах домов согласно «изданному» В. Каменским «Декрету о заборной литературе…» и участвовал в оформлении московского футуристического «Кафе поэтов» в Настасьинском переулке.
Стихи Бурлюка печатались в футуристических альманахах и сборниках — «Садок судей», «Дохлая луна», «Молоко кобылиц», «Рыкающий Парнас» и др. Вместе с другими членами «Гилеи» — В. Маяковским, Б. Лившицем, Велимиром Хлебниковым, А. Крученых — Давид принимал участие в футуристических диспутах, выступал с докладами (один из них, в частности, назывался «Доители изнуренных жаб»), создавал различные футуристические манифесты.
Как художник Бурлюк одним из первых начал использовать в своих работах коллажи — вклеенные куски фанеры, шестеренки, металлические пластины.
Первая персональная выставка работ Давида Бурлюка состоялась в 1917 г. в Самаре.
Свой единственный поэтический сборник под эпатирующим названием «Лысеющий хвост» Бурлюк издал в 1919 г. в Кургане.
Бурлюк восторженно принял революцию, но не смог прижиться в послереволюционной России. В 1920 г. он эмигрировал в Японию, а в 1922-м перебрался в Америку, где в начале 1930-х гг. получил гражданство. В США Бурлюк стал известным художником. Его выставки проходили в лучших музеях и галереях. Он много путешествовал; выставки его картин проходили в Германии и Швейцарии, Испании и Австралии.
В 1939 г. Бурлюк переехал в Чехословакию, затем — в Париж. В 1949-1950 гг. он жил и работал в Южной Европе, главным образом в Италии.
Бурлюк основал в Нью-Йорке, на Лонг-Айленде, журнал «Цвет и рифма». Зимы с 1946 по 1963 г. он проводил в Гаване, где устраивал выставки своих картин.
Накануне Великой Отечественной войны Бурлюк обратился в генеральное консульство СССР в Нью-Йорке с просьбой о возвращении на родину, но получил отказ.
Советское правительство не пожелало принять в дар полотно Бурлюка «Непобедимая Россия» — одну из лучших его работ.
Его творчество было практически неизвестно в СССР, хотя работы Бурлюка есть почти во всех провинциальных музеях России, а лучшие его произведения хранятся в «Третьяковке» и Русском музее. Увидеть родину Бурлюку и его супруге Марии Никифоровне довелось лишь в 1956 г.
В 1965 г. Бурлюк обратился к советскому постпреду при ООН и Совете безопасности Н. Федоренко с просьбой о возвращении ему некоторых ранних работ, хранящихся в музеях СССР. В обмен художник предлагал любые свои работы более позднего периода. Однако ему снова было отказано.
Умер Давид Бурлюк 15 января 1967 г. в больнице на Лонг-Айленде.

СТИХИ:

Зеленый дух, метнул как смело камень
В глубь озера, где спали зеркала,
Взгляни теперь, как ярый вспыхнул пламень,
Где тусклая гнездилась мгла.
Как бессердечен ты, во мне проснулась жалость
К виденьям вод, разрушенным тобой.
Тебя сей миг сдержать хотелось малость
Над бездной праздно голубой.
<1910>

Презрев тоску, уединись к закату,
Где стариков живых замолкли голоса.
Кто проклинал всегда зеленую утрату,
Тот не смущен победным воем пса.
О золотая тень, о голубые латы!
Кто вас отторг хоть раз, тот не смутится днем.
Ведь он ушел навек, орел любви крылатый,
И отзвук радости мы вожделенно пьем.
<1910>

Шестиэтажный возносился дом
Чернели окна скучными рядами
И ни одно не вспыхнуло цветком
Звуча знакомыми следами.
О сколько взглядов пронизало ночь
И бросилось из верхних этажей.
Безумную оплакавшие дочь
Под стук не спящих сторожей.
Дышавшая на свежей высоте
Глядя в окно под неизвестной крышей
Сколь ныне чище ты и жертвенно святей
Упавши вниз ты вознеслася выше.
<1910>

Зазывая взглядом гнойным
Пеной желтых сиплых губ
Станом гнутым и нестройным
Сжав в руках дырявый куб

Ты не знаешь скромных будней
Брачных сладостных цепей
Беспощадней непробудней
Средь медлительных зыбей.
<1912>

Я пью твоих волос златые водоемы
Растят один вопрос в пыли страея томы
На улице весной трепещут ярко флаги
Я прав как точный ной презревший злобу влаги
Над темнотой застыл скелетик парохода
Не просен старый тыл цветущая природа
Весной права судьба поклонников чертога
Немолчная гурьба Взыскующего бога
Припав к зрачкам обид к округлости копыта
Являешь строгий вид растроганный до сыта
<1913>

Закат маляр широкой кистью
Небрежно выкрасил дома
Не побуждаемый корыстью
Трудолюбивый не весьма
И краска эта как непрочна
Она слиняла и сошла
Лишь маляра стезя порочна
К забавам хмельным увела
<1913>

Каждый молод молод молод
В животе чертовский голод
Так идите же за мной…
За моей спиной
Я бросаю гордый клич
Этот краткий спич!
Будем кушать камни травы
Сладость горечь и отравы
Будем лопать пустоту
Глубину и высоту
Птиц, зверей, чудовищ, рыб,
Ветер, глины, соль и зыбь!
Каждый молод молод молод
В животе чертовский голод
Все что встретим на пути
Может в пищу нам идти.
<1913>

«Небо — труп»!! не больше!
Звезды — черви — пьяные туманом
Усмиряю боль ше — лестом обманом.
Небо — смрадный труп!
Для (внимательных) миопов,
Лижущих отвратный круп
Жадною (ухваткой) эфиопов.
Звезды — черви (гнойная живая) сыпь!!
Я охвачен вязью вервий
Крика выпь.
Люди-звери!
Правда звук!

Затворяйте же часы предверий
Зовы рук
Паук.
<1913>

Река ползет живот громадный моря,
Желтеет хитрая вода.
Цветною нефтью свой паркет узоря
Прижавши пристаням суда.
Вот здесь купаются, а дальше ловят рыбу,
А там морской гигант,
Дробя лазурь углами черных вант,
Укрывшись невода, что свил фабричный дым.
А небо морем плещет голубым,
Не в силах поглотить туч раскаленных глыбу
Обилие лучей, тепла обилье,
Всему кричат сними тюрьму одежд,
Отторгни глупое потливое насилье
И розы вскрой грудей, дай насыщенье вежд.
<1913>

Луна старуха просит подаянья
У кормчих звезд, у луговых огней,
Луна не в силах прочитать названья
Без помощи коптящих фонарей.

Луна, как вша, ползет небес подкладкой,
Она паук, мы в сетках паутин,
Луна — матрос своей горелкой гадкой
Бессильна озарить сосцы больных низин.
<1914>

Звуки на а широки и просторны,
Звуки на и высоки и проворны,
Звуки на у, как пустая труба,
Звуки на о, как округлость горба,
Звуки на е, как приплюснутость мель,
Гласных семейство смеясь просмотрел.
<1915>

Поля черны, поля темны
Влеки влеки шипящим паром.
Прижмись доскам гробовым нарам —
Часы протяжны и грустны.

Какой угрюмый полустанок
Проклятый остров средь морей,
Несчастный каторжник приманок,
Бегущий зоркости дверей.

Плывет коптящий стеарин,
Вокруг безмерная Россия,
Необозначенный Мессия
Еще не сознанных годин.
<1915>

Мне нравится беременный мужчина
Как он хорош у памятника Пушкина
Одетый серую тужурку
Ковыряя пальцем штукатурку
Не знает мальчик или девочка
Выйдет из злобного семечка?!

Мне нравится беременная башня
В ней так много живых солдат
И вешняя брюхатая пашня
Из коей листики зеленые торчат.
<1915>