АКМЕИЗМ

На рубеже XIX — XX веков наиболее ярким литературным явлением, отразившим потребность времени в поиске новых художественных форм и средств для передачи изменившегося (по сравнению с XIX веком) мироощущения, стал символизм. В 90-е годы XIX века и в первое десятилетие века XX символизм породил целую плеяду выдающихся поэтов – от К. Бальмонта до А. Блока. Однако к 1910 году русский символизм вступил в пору кризиса, в художественной и литературно-критической среде начались споры о его дальнейших путях развития. На этой волне многие молодые авторы стали направлять свой художественный поиск в сторону от символизма, в литературе возникли новые поэтические школы и течения, одним из которых стал акмеизм.

Н. Клюев, М. Лозинский, А. Ахматова и М. Зенкевич на заседании «Цеха поэтов». 1913. Рис. С. Городецкого.

В 1911 году на одном из заседаний «Академии стиха», где литераторы собирались для чтения и обсуждения новых произведений, Н. Гумилев прочитал свою поэму «Блудный сын». Поэма подверглась резкой и даже грубой критике со стороны председательствовавшего Вяч. Иванова, что обнажило идейное несовпадение поэтов старой школы и нового поколения. Н. Гумилев вместе со своими единомышленниками решает покинуть «Академию стиха» и создать в противовес ей «Цех поэтов», из которого в дальнейшем и вырос акмеизм как литературное течение и поэтическое объединение. В число акмеистов вошли Н. Гумилев, О. Мандельштам, А. Ахматова, С. Городецкий, М. Зенкевич и В. Нарбут. Молодая группа поэтов начинает издавать журнал «Гиперборей», в связи с чем их также называли гиперборейцами.

В 1913 году в журнале «Аполлон» (№ 1) были опубликованы 2 статьи – «Наследие символизма и акмеизм» Н. Гумилева и «Некоторые течения в современной русской поэзии» С. Городецкого. В этих статьях и было дано определение нового течения – акмеизм (от греческого akme – высшая степень чего-либо, цвет, цветущая пора), или адамизм (мужественно твердый и ясный взгляд на жизнь). Характеризуя новое поэтическое явление, Н. Гумилев настаивал на мировоззренческом разрыве с символизмом, который «направил свои главные силы в область неведомого. Попеременно он братался то с мистикой, то с теософией, то с оккультизмом». В отличие от символистов, акмеисты из соображений целомудрия отказываются познавать непознаваемое и сосредоточивают свои силы на реальном, видимом мире. Как писал С. Городецкий, «борьба между акмеизмом и символизмом… есть прежде всего борьба за этот мир, звучащий, красочный, имеющий формы, вес и время, за нашу планету Землю.»

Поэт в восприятии акмеистов уподобляется библейскому Адаму, с одной стороны, в его детской первозданности и способности смотреть на природу незамутненным оком, с другой стороны, в данной ему Богом познавательно-творческой способности нарекать имена животным (ведь дать явлению имя означало постичь его смысл). Сергей Городецкий так и пишет в стихотворении «Адам»:

Прости, пленительная влага

И первоздания туман!

В прозрачном ветре больше блага

Для сотворенных к жизни стран.

Просторен мир и многозвучен,

И многоцветней радуг он,

И вот Адаму он поручен,

Изобретателю имен.

Итак, простор и «многозвучность», многокрасочность мира в поэзии акмеистов приходят на смену мистическим туманам символизма и неясным мерцаниям смыслов. «У акмеистов роза опять стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мыслимыми подобиями с мистической любовью или чем-нибудь еще…» (С. Городецкий).

Акмеисты нередко сравнивают поэта с ваятелем, зодчим, а слово для них – это материал, имеющий вес и плотность (неслучайно название первого сборника О. Мандельштама – «Камень»). В статье «Утро акмеизма» О. Мандельштам писал: «Акмеизм — для тех, кто обуянный духом строительства, не отказывается малодушно от своей тяжести, а радостно принимает ее, чтобы разбудить и использовать архитектурно спящие в ней силы.» И далее: «Для того, чтобы успешно строить, первое условие — искренний пиетет к трем измерениям пространства — смотреть на них не как на обузу и на несчастную случайность, а как на Богом данный дворец… Строить — значит бороться с пустотой…» В приведенном фрагменте рассуждений О. Мандельштама известный литературовед Ю. М. Лотман увидел формулу исходной для акмеизма точки. «Для нее характерен приоритет пространства над временем (в основе – три измерения!) и представление о реальности как материально заполненном пространстве, отвоеванном у пустоты». Действительно, бинарная оппозиция пустота – наполненность имела для акмеизма концептуальное значение. Именно она во многом определяла своеобразие образного строя поэзии акмеистов, чуждающихся в своем творчестве абстракций, отвлеченностей, неточностей и любых проявлений пустоты. По яркому выражению О. Мандельштама, акмеизм – это «сообщничество сущих в заговоре против пустоты и небытия».

Каждый из поэтов-акмеистов искал свой собственный способ отстаивать в слове ценность Богом данного мира. Так, традиционно считается, что для Н. Гумилева, вошедшего в поэзию конкистадором и певцом Музы Дальних Странствий, именно его любовь к экзотике и путешествиям была одним из способов утверждения нового поэтического бытия.

Как картинка из книжки старинной,

Услаждавшей мои вечера,

Изумрудные эти равнины

И раскидистых пальм веера.

И каналы, каналы, каналы,

Что несутся вдоль глиняных стен,

Орошая Дамьетские скалы

Розоватыми брызгами пен.

(Из стихотворения «Египет»)

Однако следует обратить внимание на тот момент, что именно в 1910-е годы, в период развития акмеистических принципов в поэзии Н. Гумилева начинают более явственно звучать русские мотивы (сборники «Чужое небо», «Колчан», «Костер»).

Ветла чернела на вершине,

Грачи топорщились слегка,

В долине неба синей-синей

Паслись, как овцы, облака.

И ты с покорностью во взоре

Сказала: «Влюблена я в вас» —

Кругом трава была, как море,

Послеполуденный был час.

Независимо от экзотической яркости или невзрачности пейзажа, поэт будет обращаться в том и другом случае с одинаковой любовью к деталям и подробностям феноменального мира, так как любая песчинка, по мнению акмеистов, неизмеримо выше и значительней пустоты небытия.

Если Н. Гумилев обогатил русскую поэзию образами экзотики, А. Ахматова открыла перед читателем многообразие и глубину чувств, а также нюансы психологических переживаний человека новой эпохи. Ее стихотворения сравнивали с новеллами – по лаконизму и точности построения образов, а также по динамизму развития лирического сюжета, как правило подводящего к неожиданной развязке. При этом, погружаясь в самые водовороты человеческих переживаний, А. Ахматова умудряется сохранять столь важное для акмеистов эмоциональное и образное равновесие:

Есть в близости людей заветная черта,

Ее не перейти влюбленности и страсти, —

Пусть в жуткой тишине сливаются уста

И сердце рвется от любви на части…

Стремящиеся к ней безумны, а ее

Достигшие — поражены тоскою…

Теперь ты понял, отчего мое

Не бьется сердце под твоей рукою.

Эмоциональная сдержанность (А. Блок укорял Н. Гумилева в эмоциональной холодности), выверенность и уравновешенность структуры – общая черта всей неоклассической поэзии, в стилистическое русло которой вписывались и акмеисты.

Третий крупнейший поэт из числа акмеистов, О. Мандельштам, сосредоточил свое внимание на постижении различных культурных эпох, приближая к читателю и делая своими сложнейшие явления культуры.

Золотистого меда струя из бутылки текла

Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:

— Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,

Мы совсем не скучаем, — и через плечо поглядела.

………………………………………………………………

Ну, а в комнате белой, как прялка, стоит тишина,

Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.

Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена, —

Не Елена — другая, — как долго она вышивала?

Золотое руно, где же ты, золотое руно?

Всю дорогу шумели морские тяжелые волны,

И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,

Одиссей возвратился, пространством и временем полный.

Умение даже при обращении к высокой античности или другим эпохам видеть не общее, а очень частное и личное в них, включение в поэтический арсенал самых, казалось бы, незначительных объектов и деталей – в этом было одно из поэтических открытий акмеизма.

Каждый из представителей нового направления, разрабатывая собственные средства и приемы, обладал уникальным поэтическим голосом, но объединяет их всех тот факт, что на смену символистскому иррациональному (дионисийскому) отношению к слову и образу, они предложили аполлонический принцип смыслового и образного равновесия, а также стали учитывать в своем творчестве позицию читателя, в связи с чем сам строй поэтической речи стал более напоминать письмо или живой разговор (ахматовские стихотворения сравнивали с обрывками дневника). Важно для новой поэзии также было научиться видеть красоту в малом и незначительном. В этом смысле стихотворным манифестом акмеизма можно считать известное произведение А. Ахматовой:

Мне ни к чему одические рати

И прелесть элегических затей.

По мне, в стихах все быть должно некстати,

Не так, как у людей.

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда,

Как желтый одуванчик у забора,

Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,

Таинственная плесень на стене…

И стих уже звучит, задорен, нежен,

На радость вам и мне.